В 2019 году на завершении фестиваля “Балтийский дом” прозвучало заверение, что уже начата работа над следующим, юбилейным фестивалем. Мог ли тогда кто-то предположить, что жизнь внесет такие жесткие, непреодолимые коррективы? Из-за того что невозможно осуществить ряд замыслов, нельзя пригласить верных друзей, в 2020-м году пришлось объявлять “нетрадиционный сбор”. Тем не менее, 30-й юбилейный “Балтийский дом” состоялся — и по факту, что по нынешним временам уже диво, и как представительный культурный форум, расширивший возможности привычного бытования театра.
Как отметил генеральный директор “Балтийского дома” Сергей Шуб, любые трудности способствуют развитию новых технологий. Фестиваль проходил в двух форматах: впервые в программе онлайн прошли прямые трансляции спектаклей из Литвы, Эстонии и Швейцарии, они отвечали за международный статус; другая программа проходила в традиционных формах коммуникации со зрителем, афишу “в реале” составили спектакли Петербурга, Москвы, Екатеринбурга.
Между тем все традиции были соблюдены, состоялись “Някрошюсовские чтения” (Эймунтас Някрошюс на протяжении многих лет был центральной фигурой фестиваля), главным событием которых стала премьера “Монологи тишины”, где артисты Някрошюса читали монологи из главных спектаклей великого режиссера.
Вполне в русле традиций оставались и заполненность зрительных залов, и горячий прием публики. Похоже, опасения за судьбу репертуарного театра в его переломный период пока несколько преувеличены.
Программа офлайн открыла одну интересную особенность. Почти все названия фестивальной афиши имеют свою традицию, свою историю в Северной столице, некий питерский бэкграунд, отзеркаливают в нашумевших постановках петербургской сцены.
“В ожидании Годо”, Малый театр Вильнюса, Литва
На спектакль Римаса Туминаса зрители собрались в Малом зале “Балтийского дома”, притом что спектакль был доступен в онлайне. Все-таки театр — это совместное переживание. Постановки замечательного литовского режиссера тоже традиционно присутствуют на фестивале, к тому же созданный Туминасом Малый театр Вильнюса — ровесник “Балтдома”, в этом году ему исполнилось 30 лет. Поэтому все крупным планом — и вступительное слово режиссера, и лица актеров, может быть, впервые играющих эту историю при пустом зале.
А это действительно история — история двух друзей, которые нужны друг другу значительно больше, чем некий неведомый Годо.
Если говорить о питерском бэкграунде, то это, конечно, спектакль Юрия Бутусова в Театре Ленсовета, открывший миру актерский ансамбль Константина Хабенского, Михаила Трухина, Михаила Пореченкова. В этом спектакле присутствовала яркая театральность, стихия игры, азартно разрушалась “фишка” драматургии Беккета — отсутствие прямого общения героев. Герои Хабенского и Трухина были дружелюбны, коммуникабельны, подвижны, вместе они отправлялись в увлекательное путешествие, где им, возможно, и встретится Годо.
Римас Туминас тоже менее всего озабочен тем, что ставит драму абсурда. Герои пьесы каждый раз приходят на одно и то же пустынное место — здесь двери, ведущие в никуда, сиротливое деревце, камни, на которых они сидят и спят, здесь все пропитано одиночеством. Но приходят они сюда не столько в ожидании мистического Годо, сколько в ожидании новой встречи друг с другом. Они очень разные: Владимир (Арвидас Дапшис) — земной, кряжистый, основательный, он немного снисходительно опекает Эстрагона (Андрюс Жебраускас) — худого, суетливого, издерганного, вечно избитого. Находясь в пустыне времени и пространства, они, тем не менее, прозревают звездное небо над головой, и в финале светильники над сценой красиво загораются, создавая иллюзию мерцающих звезд и луны.
В спектакле Туминаса огромную ценность приобретает подробнейшая, до малейших деталей выстроенная актерская игра. В ансамбль входит и нервический истерик-эгоист Поццо (Миндаугас Цапас), и заторможенный, зомбированный Лакки (Балис Латенас). Эта пара ненавязчиво противопоставлена Владимиру и Эстрагону, между Поццо и Лакки нет привязанностей, хотя они связаны одной веревкой. Потом другая пара безуспешно пытается повторить этот трюк. Итог — свалившиеся штаны Владимира, лишенные подвязки.
Спектакль Туминаса длится долго, режиссер погружает в реальное ощущение ожидания. И скрашивает умышленную повторяемость приемов мастерством актеров, которые не играют ни абсурд, ни гротеск, а просто придумывают милые забавы для себя и для нас, превращая жизнь в ежедневный театр, в ритуал. В котором не больше (но и не меньше) смысла, чем во многих других ритуалах.
“Мама”, Центр драматургии и режиссуры
И вновь встает фигура Юрия Бутусова, открывателя талантов. Своей читкой пьесы “Мама” он открыл широкой театральной общественности драматурга Асю Волошину1. Что-то подвигло его прочитать на публике сочиненный Асей монолог 28-летней Оли, которая каждый год получает письма из прошлого — от матери, которая в свои 28 лет умерла от рака. В истории много составляющих — череда драм и психологических травм, обиды, нанесенные мужчинами, одиночество, депрессия. Героиня не согласна с уготованной женской долей, артикулирует бессмысленность продолжения жизни. Бутусов назвал читку акцией. Догадливые театроведки высказывали мнение, что Бутусову стало стыдно за всех мужчин и поэтому он взялся читать текст. Акция была и актом милосердия, стремлением обратить внимание на тех женщин, которым больно живется, дать им возможность быть услышанными. Бутусов читал негромко, с листа, почти не окрашивая текст, как читал бы пьесу режиссер на труппе в застольный период. И эта женская история в бесстрастном мужском исполнении производила сильное впечатление, приобретала звучание моноспектакля.
В отличие от минимализма акции Бутусова, в спектакле Владимира Панкова много всего — стильная декорация, игра света, фотовспышки, огромные проекции на экран, обилие музыки (SounDrama — детище режиссера) — девушка с виолончелью, мальчики с гитарами... И много женщин. Героиней стала как бы некая большая Мама, расслоившаяся на ряд ипостасей: маленькая Оля, собственно Оля (Людмила Гаврилова), ее мама Настя, ее две бабушки — патриотка и диссидентка (Анастасия Сычева). В финале брезжит еще не родившаяся дочка. Елена Яковлева, играющая Настю, все время находится на сцене, декламирует свои письма, приглядывает “с того берега” за домашними. Хорошей актрисе, по сути, здесь нечего играть, только изображать волнения, страдания, иногда бьющую через край истерику.
Как ни странно, в спектакле, где столько травматических событий, столько эмоций и видимых страстей, совсем нет внутреннего драматизма. Переживания не проживаются, а демонстрируются как проекции на экране, дублирующие события. Даже сцена изнасилования подана красиво — крупно Олино лицо в стоп-кадре, разметавшиеся волосы, буйство спецэффектов, рок-музыка. Актриса кричит в микрофон и бьется в конвульсиях на руках у мамы и бабушки. Ярко отыграли эпизод — и больше никаких рефлексий на эту тему. Ну случилось, ну было — проехали.
Спектакль активно сопротивляется пьесе, где преемственность женского удела, продолжение жизни в детях представляется героине роковой обреченностью, отсутствием свободы. В спектакле В. Панкова наступает хеппи-энд: Оля приемлет то, против чего бунтовала, звонко приветствует появление новой жизни.
Луч света в темном женском царстве — маленькая Оля в очаровательном исполнении Николь Плиевой. Ребенок смотрит на мир ясными глазами, чистым детским голосом декламирует стихи, активно участвует в действии, оценивает события. Умиляясь, тем не менее, гадаешь, как из этого светлого ребенка выросла такая депрессивная взрослая Оля. И еще одно. В спектакле ведь действительно тяжелый событийный ряд — болезнь, смерть, изнасилование, отчаяние, попытка суицида... Правомерно ли нагружать этим психику ребенка? Это ведь не фильм, где юному артисту дают задание перемножить в уме двузначные числа, а потом снимают его сосредоточенность. Театр требует погружения в предлагаемые обстоятельства...
“Раскольников”, “Коляда-театр”, Екатеринбург
Слава богу, “Коляда-театр” жив, и все так же приветлив и общителен его талантливый создатель. На фестиваль Николай Коляда привез масштабную эпопею “Оптимистическая трагедия” и недавно поставленный минималистский спектакль “Раскольников”.
Последнее требовало некоторой отваги, поскольку в Петербурге по сей день в ранге событий числится “Преступление и наказание”, поставленное в “Приюте комедианта” Константином Богомоловым.
Спектакль Богомолова — яростный конфликт идей, выраженный предельно сдержанным, лаконичным сценическим языком. Артисты с колоссальным внутренним напряжением существуют в пространстве текста Достоевского, присваивают и проживают текст. В центре конфликта — интеллектуальная дуэль антагонистов: нераскаянного ницшеанца Раскольникова и Порфирия Петровича, который выступает носителем гуманистической, даже христианской идеи. Для следователя преступна сама мысль о тварях дрожащих и тех, кто право имеет.
Если у Богомолова “ты, мысль моя, кровавой быть должна”, то в спектакле Коляды напоминают о реальной крови, на шее у каждого из персонажей узкая красная ленточка — как стекающая струйка. Сцена обложена массивными цепями, символизирующими тяжесть греха, тотальную несвободу. По Достоевскому, дьявол и Бог борются в душе человека. Здесь за душу Раскольникова (Константин Итунин) борются два дьявола, соблазняют, терзают, камлают, пугают так, что тот прячется от них (и от себя) под скамейку. Демонов Раскольникова, а заодно других действующих лиц — старуху-процентщицу, Лизавету, Лужина, Порфирия — играют два актера: Игорь Баркарь и Владислав Мелихов. Действие, построенное как цепь ключевых эпизодов, открывается потрясающей сценой убийства лошади. Эпизод с лошадью — опосредованный отсыл к Ницше. Зарождается у Роди догадка о своем праве на любое нарушение морали в этом бессмысленно-жестоком мире. И демоны сидят на плечах, влекут в квартиру старухи... А он, жалкий, уже и лапки послушно сложил, стоит в позе кенгуру, покорившись голосам из виртуальной бездны.
И Порфирий приобретает для этого Раскольникова дьявольское обличье, становится выражением крайнего ужаса. Какой там интеллектуальный диспут по-богомоловски! Герой тут и пикнуть не посмеет, падая в бездну возмездия.
Соня в этом спектакле — внесценический персонаж, шустрым “двум из ларца” с такой ролью не справиться. Текст сцены с Соней и Притчу о Лазаре все трое читают по книге. Читают по-школярски, запинаясь и путая ударения: вероятно, проблемы с образованием. Нет, этот Раскольников не писал никаких умных статей в газету. Так, нахватался всяких мемов из Интернета и сам поддался соблазну хайпануть. Ну хотя бы и убийством, демоны уговаривали, что за этим стоит интересная идея.
С Соней Раскольников объясняется потом по телефону. А центральный монолог про то, что “я не старуху убил, я себя убил”, адресует прямо в зал, робко, непривычно исповедуясь, недоумевая: как такое со мной могло случиться.
В сцене каторги Раскольников сражается с цепями и пачкает лицо грязью. Понятно, он запятнан и закован. И так же, как в спектакле Богомолова, не готов раскаиваться и страдать. Но гуманный Коляда помнит, что, по Достоевскому, “их воскресила любовь”. Надежду герою дает воспоминание о Соне и встреча на берегу реки. После ёрнических мелодий демонов в финале звучит русская народная песня “Ах ты, степь широкая”.
“Дорогая Елена Сергеевна”, театр “Сатирикон”
Пьеса Людмилы Разумовской на невских берегах имеет особенно долгую историю. Первую ее постановку осуществил в 1982 году Семен Спивак на сцене Театра Ленинского комсомола (ныне “Балтийский дом”). “Идейно порочный” спектакль принят был только с “третьим актом”, когда Сергей Шуб, тогда завлит театра, вынужден был выходить и объяснять публике правильное понимание увиденного. Но спектакль все равно вскоре закрыли, он родился вновь лишь в конце 80-х на сцене возглавленного С. Спиваком Молодежного театра на Фонтанке. Это был прекрасный спектакль, ставший легендой ленинградской сцены. В 2007 году в рамках фестиваля одной пьесы (а это была именно “Елена Сергеевна”) Спивак решился на рискованный эксперимент — единственный раз возродить прежний спектакль с теми же артистами. Актерский состав легендарного спектакля Молодежки вновь собрался вместе, хотя с тех пор изменились они, изменилось время. В этом возобновившемся споре, конфликте поколений, уже представлялось, как могли сложиться судьбы учительницы-идеалистки и прагматиков-учеников. Артисты изумительно играли на той уникальной премьере. Прозвучали первые реплики пьесы, и через секунду забылось, что исполнителям ролей школьников под сорок лет. Это была победа над временем, победа живой поэзии театра, длящееся воспоминание, какой-то новый, пронзительный жанр. Зрители в зале не скрывали слез...
Что касается спектакля Владимира Жукова в “Сатириконе”, то артисты честно сыграли то, что написано. Очень хороша Наталья Вдовина в роли Елены Сергеевны, она настоящая учительница, милая, приветливая, внимательная, детям поначалу не пришлось сильно притворяться в проявлениях любви и симпатии к ней. Спектакль строится как нравственный спор, идейный диспут между принципиальной учительницей и типичным первым учеником, карьеристом и циником Володей (Никита Григорьев). И спор этот ничем не завершается. Если в некоторых спектаклях Елена Сергеевна кончала самоубийством, а в спектакле Спивака через силу собиралась и ехала навещать больную мать, то в постановке В. Жукова финал остается открытым.
Но остается и вопрос со временем. Спектакль решен в эстетике и антураже 80-х — времени создания пьесы, но с тех пор много воды утекло, что требует от постановщика решения отношений с эпохой. И неплохо бы объявить мораторий на красные клоунские носы.
“БеЗприданница”, “Школа драматического искусства”
Хeдлайнером юбилейного “Балтийского дома” стал Дмитрий Крымов, проведший два мастер-класса и показавший два событийных спектакля.
В случае с пьесой Островского сложно следовать избранному методу сопоставления и сближения. Упомяну лишь недооцененный спектакль Дениса Хусниярова в Театре на Васильевском, там актеры располагались на сцене, как много позже в спектакле Д. Крымова. Там и Карандышев, и Робинзон утверждали право заявить о себе, право на свободу и желание оставаться самим собой.
В спектакле Крымова много чего “без”. Без совести, без сочувствия, без любви, просто без чувств. Спектакль — антология почти всех видов искусств: музыка, театр, поэзия, эстрада, балет, анимация, кино. Герои переходят на сцену с огромного экрана. Затем они усаживаются перед экраном, чтобы смотреть кино про себя. Лариса здесь эстрадная певичка, потерявшая голос из-за измены Паратова. К этому нужно добавить стриптиз и бокс, демонстрируемые маскулинной маменькой Огудаловой (Сергей Мелконян), а еще футбольные страсти, кипящие на экране.
Крымов давно известен эксцентричной, гротесковой игрой с классическими текстами. В “БеЗприданнице” режиссер долго играет на поле фарсового снижения: отсюда и появление внесценических сестер Ларисы (одна — с кинжалом в груди), отсюда и недотепа Карандышев (Максим Маминов), и пошлый фат Паратов (Евгений Старцев), и почти сказочный злодей Кнуров (Константин Муханов), готовый буквально проглотить маленькую, хрупкую Ларису. Ее роль на грани буффонады и лиризма играет, конечно же, невероятная Мария Смольникова, главная актриса театра Крымова.
Но похоже, режиссер здесь горько иронизирует, смеется не только над пресыщенной публикой у экрана, добру и злу внимающей равнодушно, но и над самим искусством, его бессилием перед деловой прозой жизни. Все вроде как не всерьез — и пародийный вокал Ларисы и Робинзона, и команды осветителям и звуковикам, и заигрывания со зрителем, порой чрезмерные, вплоть до выноса в зал шампанского от Карандышева. Возможно, это дань продюсерскому участию Л. Робермана. Но, как заметил один из критиков, смех смехом, а жестокий и кровавый финал никуда не делся.
Рискованный ход — в финале Лариса — Смольникова почти полностью читает стихотворение Марины Цветаевой “Уж сколько их упало в эту бездну...”. Обходит ряды безучастных зрителей на сцене, затем обращается к публике в зале, просит монетку, которую “не сможет вернуть”. И провоцирует Карандышева повторить фокус Паратова, когда тот выстрелом вышибал монетку из ее руки. Карандышев не то что промахивается, но, конечно, попадает не в монетку...
“Все тут”, “Школа современной пьесы”
В премьерном спектакле “Все тут” Крымов, наоборот, утверждает великое влияние искусства на судьбу человека. И сильное воздействие самого спектакля, думается, лучшего на фестивале, этот тезис только подтверждает.
Об этом спектакле необходимо говорить отдельно, и возможно, журнал “Современная драматургия” к такому разговору обратится. Поэтому — только кратко.
У каждого из нас, любящих театр, есть спектакли, которые “всегда с тобой”. Для Дмитрия Крымова таким спектаклем стал “Наш городок” театра “Арена Стейдж”. После представления он шел домой в слезах, потом пришел вместе с отцом и матерью, и они плакали вместе. Как хорошо, что фигуры знаменитых родителей только обозначены — тоненькая Наталья Крымова в скромном беретике (Татьяна Циренина), молодой, открытый миру Анатолий Эфрос (Павел Дроздов)...
Перед началом действия зрители обнаружили на сиденьях серое вещество, подобное пеплу. Пепел прошлого, который стучит в сердце... Жанр спектакля — память. Стиль, тон постановки — чуткость, бережность и такт. Это во всем — в нежном воспроизведении любимого спектакля, в забавной пародии на грузинский театр, в воскрешении колоритного образа верного завлита Эфроса Нонны Скегиной — вновь блистательная роль М. Смольниковой. Есть среди персонажей и Дмитрий Крымов, роль самого себя он доверил Александру Овчинникову.
Собственно, во “Все тут” несколько спектаклей — сюжеты, выплывающие “по волне моей памяти”, сцены из американского “Нашего городка” и грузинского спектакля, сцена из несостоявшейся постановки “Чехов. Остров Сахалин”, где Сонька Золотая Ручка диктует Антону Павловичу реплики из “Чайки”. Скрепляет эпизоды образ Помощника режиссера, это персонаж из пьесы Уайлдера, он проходит через весь спектакль в прекрасном исполнении Александра Феклистова. Громогласный, мудрый, благородный, все понимающий старец под финал произносит: “Каждый в глубине души чувствует, что есть что-то вечное, и это вечное как-то связано с человеком...”
Это ведь и про театр, и про человека в нем. Вспомнилось, как в спектакле “Мама” камера обернулась в зал и на экране появились наши бедные, замученные лица в масках. И это была правда жизни, пусть и в несколько умышленном спектакле.
Вспомнилось, как “В ожидании Годо” артисты, игравшие в пустоте, вышли на поклон и мы в зале захлопали. А они выглянули из-за кулис и снова поклонились, будто нас услышали. И это была истина театра, который доходит через годы и расстояния, через все виртуальные пространства.
Как все-таки здорово, что мы — все тут.
1 В этом номере публикуется новая пьеса Волошиной “Брак” (с. 3) и очерк о ней (с. 180). (Ред.)