Этот спектакль Романа Когановича — последняя театральная работа, увиденная мной перед затяжным карантином. Что любопытно — эта удивительно крепкая история о травме и ее принятии как опыта над собой. Не отрицание, не обнуление, а трезвое холодное осознание с последующим прыжком в кроличью нору.
Пьеса1 Марии Огневой (текст — финалист “Любимовки” 2018 года) целиком и полностью строится на перекличке с сюжетом Льюиса Кэрролла о невероятном путешествии Алисы в Зазеркалье. В центре повествования (я бы сказала, внимания) история о том, как девочки подростки Алиса 1 и Алиса 2 (Уршула Малка, Юлия Захаркина) по нелепому стечению обстоятельств не успели на электричку и вынужденно поехали домой на попутной машине, в которой скрывался маньяк-убийца. Интрига и сквозная линия сюжета — правда о третьей героине Оле, которая была в ту ночь с подругами, но не села в попутку. Рефлексия тридцатилетней героини, задающая демиургическую интонацию сюжету как своеобразному сторителлингу о вымышленных (но в действительности реальных) событиях, служит действующим мотором пьесы, в которой мы, с одной стороны, первые несколько страниц следим за детективной судьбой Алис, а всю последующую часть — за проживанием данного “анафилактического шока” Олей. То есть сталкиваемся как читатели с еще одной пьесой-трипом, такой как “Пластилин” Сигарева, “Мама” Волошиной и др. В ней действие — лишь тусклые вспышки событий, поданные автором через призму воспоминаний об этой как бы не случившейся травме. Монодраматическая по своей природе история рассыпается на звучное многоголосье людей из прошлого, фактически служащих хором всей последующей версии событий (матери, следователя и других). Антагонистом истории является полупрозрачный, пунктирно намеченный молодой человек Оли, который “хочет семью”. Короткие диалоги и монологи Димы подогревают читательскую интригу, связанную с беременностью главной героини. Возможным метатекстом истории, как уже говорилось, становятся цитаты и реминисценции из “Алисы в Стране Чудес” Льюиса Кэрролла. Ведь даже кошку одной из погибших девочек, из-за которой совершается это опрометчивое путешествие, зовут Королева.
А сама ситуация липового расследования с открытым финалом, ненайденными обвиняемыми, разными судьбами матерей погибших девочек (Анна Дюкова и Анна Кочеткова) рефреном от сцены к сцене возвращается к Оле. Она фактически не слышит этих звонков, признаний следователей, но бесконечно возвращается к ним как возможному сюжету. Путешествие к приятию неизбежности. Олино взросление перед жизнью.
Очевидной сюжетной рамкой и поводом для художественного остранения этой документальной истории (подлинного убийства) становится спутник девочек — Белый Кролик, подначивающий героинь и служащий постоянным собеседником оставшейся в живых Оли.
Жуткий персонаж Белый Кролик в исполнении Сергея Азеева, с ярко алым ртом, нарушает спокойствие не только Алис, но и зрителей. В первой сцене, расталкивая зал и прорываясь на сцену, он постоянно вступает в склочный диалог с Олей — повествователем, ругается на протяжении всего спектакля с режиссером и словно постоянно ждет финального ринга, подпрыгивая и подскакивая от вожделенного возмездия.
В спектакле Романа Когановича вопросы зрителям задает режиссер. Для него линия Оли — сопутствующая. Центрообразующим звеном, безусловно, является история девочек. Ее ведут Белый Кролик, который присутствует буквально в каждой секунде действия, и отвратительный маньяк, который в тексте еще более прозрачен, чем парень Оли. Маньяк и все связанное с ним в спектакле (визуализированный саспенс) — молодой мужчина в черных джинсах и вытянутом свитере, под которым... И здесь начинается самое интересное. Для того чтобы максимально сгустить и патологизировать насильника, режиссер дает актеру немало сценического времени, по ходу которого он омывает голое тело в тазике на фоне рассказа Кролика. Красит алым лаком ногти на ногах, надевает алые атласные стринги и прячется после всего этого за черной неприглядной одеждой. Таков второй план спектакля с беспрерывным музыкальным сопровождением хитов русского рока 90-х: “Сплина”, “Агаты Кристи” и других. Все это рождает странное разделение действия на реальность и злую сказку, рассказанную на ночь.
Еще одной частью сценической плоскости становится голос Оли. На том спектакле, что смотрела я, актриса заболела и ее роль исполнял Роман Коганович. Спонтанное, продиктованное обстоятельствами жизни включение режиссера в качестве актера в ткань спектакля задало дополнительный градус остранения от текста. Не просто сюжетная рамка, заданная ходом пьесы, когда живой говорит о мертвых, а гендерная дистанция, явленная через семиотическое тело исполнителя. Перед нами не актриса в роли Оли, читающая спиной к залу финальный монолог о возможном мучительном убийстве близкого человека. Перед нами режиссер, через монолог Оли манифестирующий выбор именно этого текста. Отец, опасающийся за дочь / сына, рожденного (рожденную) в это время, в этой стране.
И ты понимаешь, что этот женский сюжет превращается в грубое мужское расследование с художественным возмездием в конце. Что это история не про приятие себя и решение родить нового человека, возможно, девочку, в этот грубый мир — прыгнуть в кроличью нору. Это художественное противление злу насилием, с юношеским энтузиазмом выставляющее кулаки и вызывающее убийцу на бой.
После семи кругов ада, надломленных монологов матерей, буквально по кусочкам собирающих себя со стола следователя, после жуткой сцены изнасилования под песню “Агаты Кристи” “Я пришел с войны”, с алой кровью, сорванным нижнем бельем и облитыми белыми майками, происходит специфическое очищение — финальный ринг, на котором Белый Кролик избивает и фактически насилует страпоном маньяка. А группой поддержки пушистого героя выступают умершие девочки.
Смерть за смерть — зуб за зуб. Таков финал этого путешествия в Зазеркалье.
1 “Современная драматургия”, № 1, 2019 г.