Удачно складывается судьба драматурга Ксении Степанычевой — ее любят и ставят в родном Саратове. Причем не в каком-то крохотном подвальчике, а в академическом Театре драмы им. Н. Слонова, где поставлены “2х2=5”1, “Розовый бантик” и “Частная жизнь”2, которая идет на главной сцене театра уже десять лет, что для нестоличных театров большая редкость. Кроме того, в разные годы ее пьесы ставили “Школа современной пьесы”, Орловский ТЮЗ, Центральный Театр Российской Армии, театры в Магнитогорске, Тольятти, Южно-Сахалинске. Она написала детские пьесы (“Розовый бантик”, “Полный вперед!”3, “Секрет голубки”, “Казачьи сказы”), документальные монологи о Великой Отечественной войне “Дни Победы”4, комедию “Похищение”, драму на античный сюжет “Божественная пена”5, трагикомическую фантасмагорию “Стандартная процедура”6 и сценарии, по которым Станислав Говорухин снял фильмы “В стиле jazz” и “Weekend”. Ксения — лауреат драматургических конкурсов “Действующие лица”, “Факел памяти”, театрального фестиваля “Золотой Арлекин” и самой престижной премии для молодых литераторов “Дебют” (в номинации “Драматургия”).
— Я слышала, в юности вы работали крупье в казино. Это правда?
— Да. В казино меня занесло случайно. Я закончила Академию госслужбы, выучилась там на маркетолога, с красным дипломом, но уже знала, что хочу заниматься только писательством. Разумеется, сидеть на шее у родителей я не могла и не хотела. Значит нужна была какая-то работа с нестандартным графиком, чтобы иметь время для сочинительства. Работа, лишенная карьерных перспектив и не загружающая мозги. Наткнувшись в газете на объявление в вычурной рамке: “Казино объявляет набор на курсы крупье”, подумала вслух: “Пойти, что ли?” Брат поднял меня на смех, и, чтобы доказать ему, что я смогу, уже на следующий день я отправилась по адресу, указанному в объявлении: на набережную в казино “Ротонда”. Думаю, излишне уточнять, что, придя на курсы, я первый раз в жизни переступила порог казино, увидела рулетку, покерные столы, вдохнула этот характерный казиношный запах... В итоге отработала в казино два с половиной года. Крупье я была довольно средним, мое самое слабое место — устный счет. Крупье ведь должен все время быстро, а самое главное, правильно считать. Да и техника у меня была не на высоте...
— Это как-то сказалось на вашем творчестве?
— Я написала пьесу “Стаф”, в которой изобразила одну рабочую ночь в казино. Эту пьесу нельзя ни опубликовать, ни поставить — в ней много мата. Плюс порнографический юмор. Впрочем, стоит уточнить: мата не много, а ровно столько, сколько нужно. А нужно много! Там нет ни одного лишнего или неуместного слова. Для меня это не пьеса про приключения девочки из хорошей семьи в злачном месте — для меня это про приключения языка. Великого, могучего, свободного и правдивого русского языка – во всем его разнообразии.
— Мое знакомство с вами, заочное — как завлита театра “ОКОЛО”, — началось с вашей недавней пьесы “Стандартная процедура”. Эта экзистенциальная драма про неожиданную смерть и возможность выбора между Раем и Адом глубоко меня затронула, я долго не могла от нее отойти.
— Спасибо. Такая оценка от коллеги и профессионала меня очень радует и вдохновляет — значит, я не зря писала. И значит, имеет смысл продолжать заниматься этим очень непростым ремеслом.
— Там такие важные вещи. Во-первых — как полезно менять точку зрения. Когда у вашей героини не получается перейти реку по висячему мосту, как бы ее ни подталкивали сзади. Вдруг мост разламывается надвое, и, повиснув на одной половине, она хватается за вторую — и оказывается на другой стороне, она спасена. И резюме в финале: вы решили бороться — это уже в вашу пользу. Мне было важно, что окажется самым главным на этих посмертных весах — какой из поступков? И неожиданный ответ: то, что ты сумела простить.
— Когда меня спрашивают, о чем эта пьеса, я отвечаю: про посмертные скитания души. А вы сразу догадались, кто к какому ведомству относится? Кто, условно говоря, к верхнему, а кто — к нижнему?
— Нет.
— (Удовлетворенно.) Хорошо, мне это важно.
— Почему у вас “представитель Рая” такая вульгарная девица?
— А это как в анекдоте: “Где вы видели ангелов в ботинках?” — “А где вы видели ангелов без ботинок?”
— Как вы додумались до такого сюжета?
— Мне кажется, все искусство можно свести к двум главным темам: любовь и смерть. Когда ты молодая и глупая, тебе интереснее писать про любовь. А когда поживешь — начинаешь задумываться о другом, о финале. Для меня самый эффективный способ понять что-то — написать об этом. И я попробовала написать на эту вечнозеленую тему.
— И что вы для себя поняли?
— Что все будет хорошо.
— Что значит “хорошо” — когда про смерть?
— Я думаю, нас ждет не какой-то там конец “существования белковых тел”, а продолжение, которое ни объяснить, ни описать нельзя. Но оно будет. Даже не сомневайтесь!
— Я читала статью о реальном опыте клинической смерти и возвращения в мир. Когда человек в какой-то миг увидел свое тело со стороны. Раньше я такие свидетельства отбрасывала, а теперь готова принять к сведению.
— Ни в какие доказательства подобного рода я не верю. Наш мозг настолько сложен, что может обмануть нас тысячью разных способов. Но я просто интуитивно знаю, что все будет хорошо.
— Что не все кончается моментом физической смерти? Что есть продолжение?
— Да.
— И это хорошо?
— Мне нравится мысль, что наша жизнь на земле — лишь один из этапов нашего существования. Как сказал один французский философ: “Мы не человеческие существа, переживающие духовный опыт, — мы духовные существа, переживающие человеческий опыт”. Нас направили сюда — в этот мир, в это время, в это тело, чтобы мы могли что-то понять, чему-то научиться, как-то измениться.
— Недавно мне попался материал про наличие многих параллельных Вселенных, которые не соприкасаются. И в некоторых время идет в обратном направлении. Это так же трудно себе представить, как цепочку перерождений... Ну, это к вашим пьесам не относится, у вас вполне жизненные темы и много комедий. Вы воспринимаете жизнь как веселое дело?
— Жизнь больше всего похожа на трагикомедию. Я думаю, юмор — это один из ценнейших даров, который дал нам Господь для утешения в нашей нелегкой земной жизни. Мне повезло, мой организм вырабатывает много юмора, поэтому от излишков приходится избавляться, сочиняя комедии.
— У вас много успешных пьес для детей. Откуда берется такое внимание к детям, такое проникновение в их запросы, их психологию?
— Мне повезло с родителями: они всегда покупали мне хорошие книжки, я выросла на прекрасной детской литературе. И я не забыла ни ее, ни себя маленькую. Я и сейчас с удовольствием смотрю, например, полнометражные диснеевские мультфильмы. И читаю детские книги, которые упустила когда-то. Кроме того, писать детские пьесы весело, это чистой воды удовольствие. И я помню, что дети — наши будущие зрители, читатели, это поколение, с которым нам жить. Поэтому я хочу через мои пьесы разговаривать с ними о том, что мне кажется важным, нужным, делиться с ними моим взглядом на мир и моими жизненными ценностями.
— Вы недавно вернулись из Индии после того, как провели там всю зиму. Впервые уехали так далеко и надолго?
— Нет, я зимовала там уже не первый раз. И не только в Индии: объездила почти всю Юго-Восточную Азию — Шри-Ланка, Малайзия, Таиланд, Лаос, Камбоджа. Езжу туда ради исторических древностей, красивой природы, новых впечатлений. И конечно, ради лета — вместо зимы. В какой-то момент я подумала: “Да в конце-то концов!.. Да сколько можно! Только потому, что я русская, родилась и живу в России, я должна каждый год терпеть эту муку под названием “зима”?! Этот холод, тьму, бесконечный снег? Ну уж нет — все, хватит!” И вот уже много лет я малодушно сбегаю от зимы в лето — к солнцу, морю, синему небу, ярким цветам и тропической зелени.
— Какой опыт вы получили в своих путешествиях?
— Кроме вполне понятных туристических впечатлений поездки в по-настоящему далекие страны тебя меняют и обогащают. Это полезно еще и потому, что ты выпадаешь из привычной жизни, попадаешь в новую среду, сталкиваешься с неожиданными проблемами, интересами. Ты обнаруживаешь, что не ты пуп Вселенной, и не твоя страна, и вообще о ваших проблемах и тревогах здесь и слыхом не слыхивали. Ты вдруг попадаешь в их новости — а они совсем другие. Например, исторический матч по крикету между Индией и Пакистаном. Событие вселенского масштаба! Полтора миллиарда индийцев прильнули к телеэкранам! Экстренные сообщения! А мы в России об этом даже не слышали... Крикет в Индию когда-то завезли англичане, он безумно популярен — примерно как у нас футбол, только добавьте еще индийскую страсть. У нас про этот вид спорта знают мало, большинство наших сограждан весьма смутно представляет себе, что это такое... Там другая еда, другие цвета, звуки, запахи. Все эти впечатления накапливаются, перерабатываются внутри меня и рано или поздно превращаются в творческую энергию, необходимую для написания текстов.
— А вам случалось пожить в каком-нибудь ашраме, посмотреть монастырскую жизнь?
— Нет, мне это неинтересно. К духовным практикам я равнодушна.
— Наверное, для подобных путешествий нужно хорошо знать английский?
— Желательно, но необязательно. Я, например, в школе и академии учила немецкий, а за английский взялась с нуля в тридцать лет, вот как раз ради этих поездок по Азии. Сейчас я уже могу более-менее внятно объясниться, но во время первых путешествий говорила на уровне “гив ми плиз”, и ничего, не пропала. Голодной не сидела, билеты на вокзалах покупала, в гостиницы заселялась.
— Не страшно было? В чужом мире, живущем по своим законам, — и без языка!
— Было интересно. Кроме того, понимание во многом зависит не от уровня владения языком, а от желания сторон. Если люди хотят договориться — они и с тремя словами поймут друг друга и договорятся.
— Где вы были этой зимой?
— Сейчас я уже меньше езжу. Эту зиму провела в Гоа, сняла дом и сидела на одном месте. Жила как на даче, с той лишь разницей, что дача у меня на Волге, а тут на берегу моря. Гоа, по сути, это один огромный пляж.
— Чем заполняли свои дни в Гоа?
— Прежде всего, работой. Я встаю в полшестого утра, завтракаю и сажусь писать. Пишу часа два, до девяти, потом собираюсь и иду на пляж — минут десять, мимо рисовых полей. Кидаю вещи в кафе и плаваю в море минут сорок. После того как насидишься за компьютером, это просто счастье! Общаюсь с друзьями и знакомыми, за эти годы у меня их много появилось — тех, кто, как я, зимует в Гоа — русские, европейцы... Обедаю и возвращаюсь домой на сиесту. Гоа — бывшая португальская колония, португальцы ввезли туда христианство, ром, карнавал и сиесту. Сплю часа полтора, потом пью чай и опять сажусь работать. Часа два пишу и опять бегу на пляж: “На сансет как на работу!” Гуляю по пляжу на закате, пока солнце не сядет, и возвращаюсь домой. Ужинаю, читаю или смотрю какой-нибудь фильм — и спать. Многие, наверно, через неделю заскучали бы от такой жизни, но мне она очень нравится!
— Какая была погода?
— Зима в Гоа — лучшее время года. Штормов почти не бывает. Сухо, без дождей. Температура ночью плюс двадцать — двадцать пять градусов, днем тридцать — тридцать пять. Оптимально — три зимних месяца, в апреле уже начинается жара.
— А как насчет индийской кухни?
— Все знают, что она ужасно острая. Но что меня особенно удивляет: они кладут сложные специи, пряности, добиваются изысканного вкуса, а потом вбухивают туда тонну красного перца — и все превращается в один сплошной напалм. Все горит! Есть это русскому человеку невозможно. Я люблю индийскую еду в кафе для иностранцев — облегченный вариант, те же блюда, но без такого дикого количества перца.
— Ваша жизнь в Индии как-то отражается в ваших пьесах?
— Мало. Так, отдельные фразы, шутки. Чтобы напрямую — нет.
— Я нашла у Петра Наумовича Фоменко хорошую фразу: “Гений проявляется в самоограничении”. Что вы об этом думаете?
— Лучше спросить об этом у какого-нибудь гения. Но я со стороны думаю, что здоровое, разумное самоограничение полезно любому, неважно, кто он — таксист, стоматолог, айтишник или писатель. Не жесткий аскетизм, а разумное ограничение в еде, удовольствиях, покупках, работе. Это мне близко.
— Я имею в виду, профессионально. Вам приходится себя в творчестве как-то ограничивать?
— Здоровый баланс нужен всем, во всем и всегда. Автор судит себя по законам, которые он сам над собой ставит: “Ты сам свой высший суд”. Это внутренние ограничения, твой личный выбор.
— Есть что-нибудь неприемлемое для вас как писателя?
— Я никогда не буду шутить над чужой болезнью и смертью. Над своей собственной — вполне.
— Но это правило житейское. А профессиональные запреты?
— У меня каждая пьеса строится по своим законам. Начиная, я не знаю, куда меня забросит. Я вынуждена приноравливаться, приспосабливаться и каждый раз учусь писать пьесы заново.
— Вы знаете, как будет развиваться сюжет, как изменятся к финалу персонажи?
— Люди думают: вот писатель, он садится за стол — и давай писать... На самом деле работа над текстом начинается задолго, быть может — за годы до того, как ты напишешь первую фразу. Сначала возникает смутный замысел. Ты его откладываешь на какую-то полочку: идея неплохая, но пусть полежит. Она там зреет, иногда годами. Или не зреет, а тихо-мирно сгнивает и умирает. Значит, идея была нежизнеспособной, ну и хорошо, от такого мусора лучше избавляться сразу. Главное, чтобы это происходило естественно, не было никакого давления, насилия.
— Мне кажется, писать пьесу сложнее, чем прозу. В прозе автор свободнее.
— Это как сонет и верлибр. Сочинить сонет, казалось бы, сложнее. Но у него четкая форма. А в верлибре нет ограничений: пиши что хочешь, любыми словами. Встает вопрос: а что писать? И ты растекаешься по белому листу...
— Я читала, что у вас была интересная поездка в Америку.
— Да, в Принстон. Это была замечательная поездка. Нас, четырех драматургов — Михаила Дурненкова, Александра Родионова, Александра Архипова и меня, вывезли в Принстонский университет показать молодым тамошним славистам. Мы жили в семьях профессоров, ходили на экскурсии по университету, на лекции и сами выступали. Принстон произвел неизгладимое впечатление. Там, например, есть великолепный музей, собранный из даров выпускников университета. В нем есть вещи, которые могли бы украсить Лувр или Эрмитаж. Уютный зеленый кампус, весь в современной скульптуре. И тут же — готическая часовня. Невероятная библиотека, в ней пять подземных этажей!
— Вернемся к пьесам. Вы должны закончить пьесу, а работа не идет. Есть у вас приемы, чтобы ускориться?
— Если работа не идет, это значит, что-то у меня неправильно в самом замысле, где-то какой-то недочет, ошибка, брак. Лучше отложить текст, дать ему полежать и потом вернуться и посмотреть свежим взглядом: возможно, у меня где-то дырка или провис, а я не замечаю.
— Что было вашей школой драматурга? Кто ваши учителя?
— У меня нет специального драматургического образования. Я просто с детства любила читать книжки. Я дочь военного, мы жили в маленьких военных городках, где никаких театров не было. В первый раз я попала в театр в шестнадцать лет. До этого все мои представления о нем ограничивались детскими утренниками, сказками про Бабу Ягу и Кощея Бессмертного. Боюсь, для меня до сих пор идеал — новогодняя сказка с Дедом Морозом и чтобы в конце всем дали подарки... Похоже, я до сих пор стремлюсь именно к этому — к вечному хеппи-энду.
— А как в вашей жизни появился театр?
— Моя мама в юности была настоящей театралкой, а позже у нее не было возможности, поскольку мой отец военный и мы жили по гарнизонам. Но когда папа вышел в отставку, мы вернулись в Саратов, и мама стала нас всех добровольно-принудительно водить на спектакли. Саратовские театры тогда переживали не лучшие времена, все эти постановки мне не нравились, и я решила, что театр вообще не для меня. Потом мой брат, он всего на два года меня младше, уже будучи студентом, затащил меня в маленький театр АТХ — “Академия театральных художеств”, которым руководил Иван Иванович Верховых (он сейчас работает как актер и режиссер в “Мастерской Фоменко”). И мне вдруг страшно понравилось, я увидела, что театр может быть смешным, и жутким, и интересным, и — самое главное — про меня.
— Мне казалось, что театром человек увлечется на всю жизнь, если начнет туда ходить с детства, лет с пяти. Вы — живое опровержение.
— Моя мама так любила и любит театр, что, видимо, мне это передалось от нее напрямую.
— А ваш папа, офицер ракетных войск, по образованию инженер-артиллерист, чем увлекается?
— Он закончил службу подполковником, командиром дивизиона, в 1991 году вышел на пенсию, имея двадцать два года выслуги. Ему тогда исполнилось всего лишь тридцать девять лет. Он всегда любил читать и решил, что и сам может попробовать писать. Так мой папа, Виктор Степанычев, стал писателем. Его любимый жанр — боевик, экшн. В издательстве “ЭКСМО” у него вышло восемь книг — серия про супергероя-спецагента. Так что писательские гены у меня от папы, любовь к театру от мамы, а чувство юмора от них обоих. Мне просто очень повезло с хорошей наследственностью.
— Какие театры вы любите?
— Мне редко выпадает возможность сходить в театр. Многое смотрю в записи. Например, я не видела в “Мастерской Фоменко” живьем ни одного спектакля, но с упоением пересмотрела все классические спектакли Петра Наумовича, снятые каналом “Культура”. Была в неописуемом восторге! Или спектакли Льва Додина, такая же история... Как прекрасно, что эти и другие постановки сохранились в качественной записи и люди, лишенные возможности приехать в Москву или Петербург и увидеть их живьем, могут хотя бы так получить о них представление. А теперь, когда мир распахнулся благодаря Интернету, когда можно увидеть свежие шекспировские постановки из Стратфорда-на-Эйвоне или трансляцию оперы из “Метрополитен” — это просто счастье!
— Ваша пьеса “Божественная пена” посвящена Троянской войне, представляет собой диалог Одиссея и Елены Прекрасной. Откуда такой интерес к древнегреческой мифологии?
— Я очень любила в детстве прекрасную книжку “Мифы Древней Греции в пересказе для детей” Веры Смирновой. Там были чудесные черно-белые иллюстрации, стилизованные под роспись греческих ваз, и собраны все главные истории: Геракл, Тезей, Персей, Дедал, олимпийцы, аргонавты... Конечно, в детстве они у меня смешались в одну кучу вместе с персонажами сказок и других детских книжек: Геракл, Змей Горыныч, мумми-тролли, Медея, Золушка... Но потом, в шестнадцать лет, на новом витке я вернулась к своим старым знакомым, начала читать уже исходные тексты античных авторов и с головой ушла в этот прекрасный, вечно юный и бессмертный мир. Античность — это не пыльная экзотическая и чуждая нам древность. Это один из важнейших корней нашей культуры, у нас с ней прямая связь — через Византию и потом, позднее, после Петра I, через Западную Европу. Попробуйте понять Пушкина, “наше все”, ничего не зная об античности. Не выйдет! Завязнете в комментариях.
— А что вы думаете о литературном герое, имеющем реальную биографию? Вот моя любимая трилогия Фейхтвангера об Иосифе Флавии “Иудейская война”. Иосиф Флавий — страшно интересный герой, он проходит через колоссальные перемены: от вождя восстания иудеев против римлян до советника императора, от иудейского священника до римского раба, а кончает жизнь полной потерей гражданского статуса.
— В истории реального Иосифа Флавия самый интересный вопрос, кем его считать. С одной стороны, он предатель. С другой стороны, как писатель он воздвиг памятник той войне и своему народу.
— Хотелось бы знать, кем он сам себя считал, примирился ли со своей совестью. Он был человек большого интеллекта и сильных чувств. В романе Фейхтвангера ответ дан. А подлинный исторический текст Флавия я не смогла читать.
— Я помню, с увлечением читала “Иудейскую войну”. Она достаточно просто написана, и события захватывают.
— Участвуете ли вы в каких-нибудь драматургических фестивалях?
— Нет, я живу тихой спокойной жизнью, нигде не бываю, в фестивалях не участвую. Езжу только на премьеры, если пригласят.
— А почему? Мне кажется, сейчас масса всяких читок, мастер-классов, обучающих программ, куда вас могут пригласить.
— Это для молодых авторов, и слава богу, что у молодых есть возможность куда-то попасть, поучаствовать, так и должно быть. Я сама в свое время с удовольствием пользовалась этими возможностями. Много лет участвовала в замечательном Форуме молодых писателей России и стран СНГ, который ежегодно проводит в подмосковных Липках Фонд СЭИП, фонд Сергея Филатова. Они собирают из регионов, со всей страны и из ближнего зарубежья полторы сотни молодых авторов — поэтов, прозаиков, драматургов, критиков — и устраивают для них мастер-классы, которыми руководят представители “толстых” литературных журналов. Семинаром драматургии сейчас руководят Елена Исаева и Александр Коровкин, а до этого его вел Родион Белецкий, а еще раньше — Михаил Рощин и Татьяна Бутрова. Я прошла все стадии: была новичком, постоянным участником, ассистентом руководителя и даже один год руководила семинаром. Не могу сказать, что у меня там прямо открылись какие-то особые профессиональные чакры, но это было очень важно для меня в человеческом плане. Все мои самые любимые и близкие друзья — оттуда, из Липок. Мы, писатели, мы же в большинстве интроверты, сидим пишем по своим углам, а тут нас собрали в кучу, заперли на неделю в одном пансионате — и деваться некуда, знакомься, общайся, дружи. И так уже двадцать лет! Современная молодая русскоязычная словесность многим обязана Сергею Филатову и его фонду.
— А что там еще происходит кроме знакомств, дружб и мастер-классов?
— Лекции и встречи с писателями. В разные годы перед нами выступали Кушнер, Войнович, Аксенов, Искандер, Битов, Маканин, Гандлевский... Они приезжали к нам в пансионат, жили несколько дней, вели занятия. Представьте: ты стоишь в очереди за чаем в буфете, а перед тобой Кушнер. Это же чудесно!
— Когда пишете, кто для вас авторитет? С кем можно посоветоваться?
— Как редактору я абсолютно доверяю Андрею Волчанскому. Кроме того, для меня очень важно мнение моих близких: мамы, папы, брата. Они первые, кому я показываю написанный текст. Они, конечно, не драматурги, но они моя семья и у них отличный вкус. Иногда я с ними даже советуюсь во время работы. Реально полезных советов я пока не получала, но, если правильно сформулировать вопрос, у меня может щелкнуть в голове свой собственный ответ.
— Какого рода проблемы возникают у вас чаще всего?
— Разные. В основном с конструкцией, сюжетом. Я знаю мои сильные и слабые стороны. Сильные — юмор и диалоги, у меня с этим нет проблем. Но в любой истории главное — конфликт, надо запихнуть героя в ужасную ситуацию, чтобы он долго и интересно выбирался из нее. А мне мои герои нравятся, и я быстренько веду их к хеппи-энду. Увы!.. Поэтому, кстати, полезно писать детские пьесы — ты не можешь там развести диалог ни о чем на пятнадцать минут или толкнуть монолог на полчаса. Должна быть яркая, внятная сюжетная история.
— В вашей пьесе “Дни Победы”, составленной из монологов людей о том, как они прожили эти четыре года войны, каждый герой со своей жизненной историей. Они полны потрясающих подробностей, наверняка вы опирались на реальные факты. Как вы сумели настолько проникнуть в жизни своих героев?
— Большая предварительная подготовка. Например, если я пишу монолог подводника, то я должна представлять, как устроена подводная лодка. Я прочитала чуть ли не все доступные мемуары наших подводников времен Второй мировой войны. Изучила схемы, картинки, фотографии. Это все надо было понять, чтобы говорить от имени подводника.
— Читая “Дни Победы”, я вспоминала Михаила Ромма с его “Обыкновенным фашизмом”. За этот фильм он заплатил инфарктом. Как вы пережили весь этот материал?
— Тяжело. Я несколько лет собирала материал и целый год писала. Пьеса вышла громадная по объему, ее всегда чуть сокращают, когда ставят, — но я не против. Для меня важно, чтобы каждый постановщик нашел в ней что-то свое.
— Раньше драматургия была преимущественно мужским делом. В моей молодости драматургов было мало, и это были одни мужчины. А начиная с 90-х годов писать пьесы пошли женщины. И теперь их стало больше, чем драматургов-мужчин. Можете это объяснить?
— Это вполне закономерное явление, показатель перемен в нашем обществе и в сознании людей. Точно так же, например, еще недавно не было женщин-кинооператоров — в принципе. А сейчас? Можно привести множество подобных примеров. Просто одни профессии сдаются раньше, другие позже. Еще в середине XIX века женщина-врач — это было просто немыслимо. Этого не могло быть вообще. А сто лет назад лирическая героиня Ахматовой выслушивала от объекта своей страсти заявления типа “что быть поэтом женщине — нелепость”. Ну и?.. Кто теперь смотрится нелепо — гениальные женщины-поэты или этот чудак? Нет и не должно быть “мужских” или “женских” профессий. Есть просто профессии и люди, которые работают, — а “м” или “ж” важно лишь при посещении туалета.
1 “Современная драматургия”, № 2, 2005г. Далее ссылки на это же издание. (Ред.)
2 №4, 2007.
3 № 2, 2016.
4 № 2, 2010.
5 № 1, 2006.
6 № 2, 2018.