В эпоху, когда подрастающее поколение порой осваивает произведения классической литературы по сжатому изложению в Сети, можно считать знаковым появление на сцене “Гамлета” в кратком пересказе... самого автора.
Казалось бы, поклонников шекспировского “Гамлета” уже не удивишь ничем. “Гамлет” присутствует на российской сцене в бесчисленном количестве клонов. Однако осенью 2019 года что-то новое все же произошло — сразу на двух сценах России (во Владикавказе и Нижнем Новгороде) появляется новая версия великой трагедии. Эта версия основывается на так называемом “Первом кварто” “Гамлета” — варианте текста, ранее не переводившемся на русский язык и впервые опубликованном “Современной драматургией” в 2015 году (№ 3. — Ред.) в переводе Андрея Корчевского.
Новизна этого “Гамлета”, конечно, условна. Он даже старее того, что нам привычен: “Первое кварто” (самое раннее печатное издание “Гамлета”) вышло в 1603 году, по горячим следам первой постановки пьесы, и представляет собой текст, весьма отличающийся от канонического. Текст этой версии существенно короче, и по ходу действия события следуют друг за другом все стремительнее, а философские рассуждения и развернутые монологи практически исчезают. Кое-какие сцены переставлены местами, знаменитый монолог “Быть или не быть” сдвинут к точке “золотого сечения”... Еще одно заметное отличие – имена персонажей. Многие из них звучат так, как будто прошли через игру в “испорченный телефон”: Лаэрт становится Лиартесом, королева Гертруда носит имя Гертрид, Розенкранц и Гильденстерн предстают Россенкрафтом и Гильдерстоуном, привычный нам Полоний здесь зовется Корамбисом, а коварный Клавдий вовсе не имеет имени, именуясь просто — Король.
Театр “Вера” в Нижнем Новгороде вырос из студийного движения 80-х, в начале 90-х обрел профессиональный статус и собственное здание с камерной сценой, его основная зрительская аудитория — дети и подростки. Почему в детском театре – не детская пьеса “Гамлет”? Горы трупов, убийства и самоубийство, ревность, месть... И почему необычная, ранняя версия пьесы? Но Гамлет — молодой человек, которого жизнь поставила перед жестким выбором. В определенной степени, Шекспир показывает нам трагедию взросления — когда из школяра, студента рождается тот самый боец, которого в конце пьесы “четыре капитана” отнесут в могилу по воинскому обычаю. Вместе с тем, “Первое кварто” предоставляет режиссерам уникальную возможность “сокращать не сокращая”, доведя четырехчасовую пьесу до размеров, доступных неусидчивому зрителю. Это и привлекло создателя и художественного руководителя театра Веру Горшкову: она прочитала перевод Андрея Корчевского и предложила режиссеру Владимиру Червякову и актерам вместе разобраться в хитросплетениях шекспировского текста. Театр ставил вполне современную историю о значении выбора, о политических манипуляциях, максималистском стремлении к справедливости и слепоте бездумного гнева. Другой вопрос, что получилось из задуманного.
На удивление, труппа детского театра не поддается на соблазн упрощения и облегчения материала и подходит к делу основательно. Основательность вообще очень характерна для этого спектакля. Обращение к архаичному тексту определило и некоторую архаичность постановочных решений. Сценография Владимира и Дарьи Ганиных симметрична до статичности: в основе сценической композиции — треугольник, вершину которого венчает монументальная статуя усопшего Гамлета-отца. В материале декораций преобладает дерево, опутанное веревками, словно сетями лжи и интриг, в которых запутались герои пьесы. Подвижных элементов всего два — это ажурные деревянные трехстворчатые ширмы, становящиеся по ходу действия то беседкой, то скамьями для зрителей пантомимы, то гробами. Костюмы стилизованы и декоративны, но не буквальны. Шекспировские латы решены символично: латы — вторая кожа, и чем более воинственен персонаж, тем больше в его костюме кожаных элементов. Интересно, что кожи в костюме Короля — дяди Гамлета, убийцы его отца — почти нет: этим театр подчеркивает решения персонажа как хитрого политика-манипулятора.
...В темноте, на фоне утихающего зрительского шума гулко и сумрачно начинает звучать орган (музыка Владимира Зырянова). Слышны капли падающей воды, завывания ветра и слова “To be or not to be...”. В круге света в центре мы видим лежащую фигуру, симметрично обрамленную двумя горящими факелами. Гамлет спит в течение всей первой сцены, и вся предыстория встречи Гамлета с Призраком (Вадим Пьянов) подана как сон главного героя. Что явь, а что сон во всей истории Датского принца? Не была ли и встреча с Призраком только лишь сном, кошмаром воспаленного воображения?
Вместе с тем, Отец-Призрак в театре “Вера” оказывается избыточно “телесным”. Актер Вадим Пьянов — красивый мощный мужчина в расцвете сил, он страстен, зрим и осязаем; он натурально касается Гамлета, подходит к зрителям почти вплотную, словно заставляя убедиться в своей реальности. Кажется, у режиссера не складываются отношения с потусторонним миром.
В противовес отцу, Гамлет в постановке выглядит сущим подростком. Владимир Джумок, с херувимской внешностью “вечного мальчика”, подарил своему Гамлету весь пубертатный набор: импульсивность, крайнюю ранимость, непредсказуемость реакций и хрупкость сознания, балансирующего на грани срыва. Когда после осознания свершившегося преступления он выходит на сцену в облике безумного Пьеро, в белой, напоминающей смирительную рубашке с длинными рукавами, с нарисованной слезинкой на лице, ты порой не знаешь, надетая ли это для конспирации маска или на самом деле он лишился разума. Здесь вспоминается, к примеру, Пьеро-меланхолик из театра “Фюнамбюль”, которого Готье сравнивал с Гамлетом. Тем не менее, в эпизодах “безумия” актер раскрывается интереснее, чем в философских рассуждениях, где порой подлинность эмоций скрывается за сложностью текста.
Белый стих шекспировской пьесы — мощный лакмус, проверяющий актера на мастерство. После ровной, “стертой” интонации стражников и Горацио глотком жизни звучит яркая, выразительная, порой ироничная речь Короля в исполнении Дмитрия Суханова. Когда он начинает говорить, слова обретают плоть и краски, силу и смысл. Его Король обаятелен, красноречив, уверен в себе и горделив – он достиг всего, о чем мечтал, и образ этот, при всей его отрицательной сущности, является самым цельным в спектакле. Решение образа королевы Гертрид и в пьесе, и в спектакле отличается от привычного: Анастасия Дудоладова играет женщину, обремененную долгом. Она вся как пламя свечи, закованное в лед: царственная, статная, в тяжелом красном торжественном облачении и огненном венке волос, с бледным кукольным лицом и огромными глазами, полными жизни и боли. В ней не чувствуется страсти к Королю, но она любит своего сына и терзается сомнениями, а потому противоречива. За Короля она столь поспешно вышла замуж не по велению сердца, а чтобы защитить права Гамлета и обеспечить его безопасность. При этом именно Гертрид — одна из ключевых фигур пьесы, поскольку является одним из важнейших символов власти, едва ли не синонимом короны. Обладание короной и любовь Гертрид для Гамлета и обоих Королей, живого и мертвого, — одно и то же. В версии “Первого кварто” Королева не является соучастницей убийства: она прямо и твердо заявляет сыну, что ничего не знала об этом. Ей дарована живая и ранимая душа, она жалеет всех — Корамбиса, Офелию, даже Россенкрафта с Гильдерстоуном. Но сама Гертрид на острие различных интересов мечется, как флюгер: любовь к сыну и страх за него, с одной стороны, королевский долг — с другой, ужас от осознания совершенных Королем преступлений — с третьей, разрывают ее на части. Поэтому ее финальный жест — взять отравленное вино — становится вполне осознанной попыткой разрубить гордиев узел политических манипуляций Короля и одновременно спасти сына, приняв смерть за него.
Корамбис, советник Короля, — вполне традиционный для мировой драматургии, но нетрадиционный для этой пьесы комический старик, роль которого блестяще исполняет Андрей Логинов. Его ужимки, шутливые пантомимы, шуточки и игривые намеки создают в спектакле необходимый объем, противовес сгущенности трагических событий. Актер легко обращается со словом, проза и белый стих его Корамбису не помеха.
Молодежи труднее: Шекспир сильнее их, и, не успевая его осмыслить и прочувствовать, молодые актеры порой “теряют” текст. Интересно, что театр привлек режиссера по речи Марину Суркову из Самары, но проблема все еще остается.
Трактовка образа Офелии, балованного дитяти и игривой девчонки в исполнении Дарьи Федоровой, в спектакле и в переводе Корчевского заслуживает отдельных слов, потому что изменяет привычный расклад мотиваций в пьесе. Центром ее сумасшествия становится песенка о поруганной девичьей чести. Однако, поскольку насильником является не Гамлет — ему, похоже, просто не до нее, надо искать другого “подозреваемого”. И он находится: после сцены объяснения подосланной отцом Офелии и странного Гамлета подслушивающий их Король набрасывает на плечи Офелии свой кожаный плащ и уводит с собой. Когда же безумная Офелия появляется перед нами, в руках у нее именно этот королевский плащ, и она всего однажды упоминает усопшего родителя, но непрерывно стенает о бесчестии, обращаясь при этом к Королю.
Еще одно королевское оружие, заряженное, но не сработавшее — парочка Россенкрафта и Гильдерстоуна в исполнении Алексея Ганюшина и Константина Еремеева. В своих пестрых камзолах и ярких перьях, деланой веселостью, экспрессивно-развязной манерой поведения они продолжают шутовскую линию Корамбиса, но несравненно менее убедительны в этом. Они слишком чужеродны ткани спектакля, чтобы им мог поверить даже Гамлет, не говоря уже про зрителей. Зато хорош пьяненький шут-могильщик в исполнении заслуженного артиста РФ Владимира Ганина, который органичен и обаятелен до такой степени, что в своей невеликой роли затмевает стоящего рядом Гамлета.
Именно баланса сейчас в спектакле больше всего не хватает. Многим молодым артистам, притом что первые зерна посажены, еще долго выращивать свою роль до зрелости. Но такие работы — на вырост, серьезные, без скидок, требующие от всех актеров вдумчивого отношения и творческого роста — должны быть в каждом театре. Их плюс в том, что премьера — лишь точка отсчета и в развитии спектакля есть перспективы, в начале пути, возможно, неясные. Пока же “Вера” открыла нам необычный текст, скрывавшийся за тем, что, кажется, знакомо со школы. И этот опыт был интересным.