Российские театры, в которых еще не поставили “Человека из Подольска” Дмитрия Данилова, скоро, похоже, можно будет сосчитать по пальцам одной руки — пьеса, по едкому замечанию казанского критика Нияза Игламова, “пошла пожаром”.
Однако эта цепная реакция не затронула ни прозаическое творчество автора, что, казалось бы, привлекательно для режиссерских исканий, ни его последующие драматургические опыты. Отдельные постановки, конечно, случались — их также можно перечесть по пальцам уже другой руки. Тем более примечательно, что очередной текст лауреата “Золотой маски”, носящий принципиально антитеатральный, даже резонерский характер, вызвал интерес у режиссуры нового поколения, только появившегося на нашем театральном горизонте. В начале нового года с разницей всего в несколько дней состоялись премьеры спектаклей по пьесе “Что вы делали вчера вечером?” в театрах “Современник” и “Школa драматического искусства”. В первом поставил Андрей Маник, учащийся в ГИТИСе на выпускном курсе мастерской Каменьковича — Крымова, во втором — Александр Плотников, ученик Камы Гинкаса.
“Что вы делали вчера вечером?” — “пьеса-невербатим”, как обозначил ее жанр автор, была впервые представлена в форме читки друзьям и коллегам Данилова сразу же после ее написания — в середине прошлого сентября на сцене Центра им. Мейерхольда. По инициативе и при участии поэта Елены Дорогавцевой она прозвучала в исполнении драматурга Екатерины Троепольской, прозаика Александра Снегирева, поэтов Михаила Чевеги, Геннадия Каневского и Алексея Тиматкова. Акция интересна и списком участников — яркие индивидуалы с большим опытом нетеатральных выступлений и подали текст не в игровом, а именно в его читабельном варианте. И тем, что именно здесь Данилов сразу расставил все акценты и ответил на возможные вопросы, которые явно пригодились для последующих постановок. Нет, это не вербатим — скорее наоборот: всех персонажей и их ответы автор выдумал. Он не хотел превращать пьесу в социологический срез общества, с другой стороны — пытался представить самых разнообразных персонажей и не затянуть при этом действие. Причем эта пьеса очень похожа на его же “Свидетельские показания” и почти так же выстроена.
На последние, уже авторские, показания опирался, похоже, пятикурсник ГИТИСа Андрей Маник, поставивший на Другой сцене “Современника” сразу обе пьесы Данилова в одном спектакле. Задействовав минимум пространства, он по максимуму использовал возможности этой площадки. В огороженном зрительными рядами углу — актер Семен Шомин. Выждав, пока публика рассядется, он так же молча изображает свободное падение и как бы плашмя “ударяется” о планшет. И сразу же: “Это из двести пятнадцатой который? Знаю, конечно. Разбился?! Да вы что?! Из окна?! Господи! Господи! Горе-то какое! Молодой совсем!..” — крикливо начинает причитать, перевешиваясь через перила антресолей, дамочка в леопардовых нарядах (Дарья Белоусова). Уже интонация и костюм первого же персонажа из последующей чреды дающих показания свидетелей раскрывает режиссерский замысел: текст, при чтении которого создается ощущение центростремительного повествования — от тех самых свидетельских показаний к самому герою, у Маника выходит центробежным — от героя к свидетелям. Они оказываются ярче, подвижней, карикатурнее и крикливее, как уже было отмечено выше, своего непонятого при жизни коллеги — играют все-таки в “Современнике” по-прежнему каких-то условных, вычурных эксцентриков, а не живых людей. И молодой режиссер этим пользуется — когда набор ходульных персонажей на сцене зашкаливает, открывается портал в иную, но хорошо узнаваемую по отечественным сериалам реальность (сценография Евгении Ржезниковой). То есть отворяется ниша в стене, и публика видит залитый светом серо-голубой альков с потревоженной парой сожителей — бывшей девушкой погибшего героя (Полина Рашкина) и “нынешним бойфрендом бывшей девушки” (Илья Лыков). Вся мизансцена также условна, но максимально очуждена от общего действия — зрителю словно бы предоставляется еще одна возможность взглянуть на окружающую, в том числе и непосредственно его личную, реальность под новым углом. Выпускница Литинститута, чьих талантов и образования хватило лишь на работу продавцом книжного магазина, и никому не известный писатель, гордящийся также никому не нужными книжками, но зато — тремя! Величие замысла блекнет перед ничтожностью его воплощения.
Тем не менее, вся эта воинствующая, гротескно поданная посредственность оказывается интереснее главного персонажа с его-то большим умом, блестящим талантом и успешной карьерой. Ему скучно, просто скучно. А они живут в тех обстоятельствах, которые им выпали, не подсматривают за жизнью и не задают ей, а не себе высокую планку. Порой их способ существования и выглядит серым, но люди пытаются выжать из него максимум всеми доступными средствами, пускай иногда это всего лишь пьянство, обжорство, блуд... Это плохо, но лучше, чем шаг из окна — именно об этом пытается сказать священник (Николай Клямчук), и его тихие, проникновенные слова сопровождает звук также приглушенного, но тревожно-назойливого набата (музыкальное оформление Георгия Мнацаканова). По ком звонит этот колокол?
На этот вопрос Маник отвечает сразу же, с минимальным зазором переходя к титульной для данного спектакля пьесе “Что вы делали вчера вечером?” Ее персонажи — те самые обычные люди без претензий к жизни. Спешат домой отметить предстоящий выходной с выездом на рыбалку или уже накануне безобразно “надегустировались” дешевым виски, посещали психоаналитика или изучали безумные инвестпроекты, ужинали обычными размороженными котлетами, смотрели телевизор или просто на стену, хоронили отца — каждый персонаж при этом выхватывается из темноты софитом. А фоном на свисающем с антресолей голубом экране-полотнище демонстрируется съемка с камер наблюдений. Столь же монотонная и малосодержательная, как описываемые вечера. Сам режиссер при этом считает, что пьеса “обладает терапевтическим эффектом: от нее становится очень хорошо”. Хотя при слове “терапевтический” стоит оценить и юмор Маника: все актеры возвращаются на сцену, как один обряженные в плащи старомодного кроя — примерно в таких же хрестоматийные эксгибиционисты пугают народ по тихим закоулкам. Ну а кто ж еще предстанет с душою нараспашку перед случайным прохожим, спросившим про вчерашний вечер? Но более нездоровыми здесь выглядят интерес и реакция невидимого интервьюера, затеявшего этот вербатим, — он звереет с каждым заурядным ответом, доходя до рукоприкладства, а в финале даже угрожает пистолетом. Впрочем, тут драматург представил каждому постановщику на выбор два варианта: или собиратель вербатима убивает последнего респондента, или — отпускает, завершая действие лирическим монологом. Его и выбрал Андрей Маник: “Вечер — это хорошее время. Солнце становится не агрессивным, а грустным и добрым...”
А вот режиссера Александра Плотникова ни один из предложенных финалов не устроил. Но ему и текста Данилова оказалось мало — не по объему, а, похоже, по глубине. И он смонтировал его с “Лестницей существ” Льва Рубинштейна.
Тут стоит, пожалуй, подробнее рассказать о строках, вынесенных в название спектакля: “...свет повсюду гаснет, но виден его след”. Это самостоятельное и чуждое поэтике мэтра концептуализма стихотворение Рубинштейну... приснилось. Записав его в полном объеме, он, не пожелав его полностью присваивать, сделал все-таки своим, разбавив привычными монорепликами, знакомыми по “фирменным” карточкам. Итоговое творение уже одним названием отсылает к позднему Мандельштаму — интонация последнего отчетливо слышна и на сцене ШДИ. У Плотникова в целом получился очень эфемерный и открытый в своей ранимости спектакль, населенный нелепыми и смешными людьми. Здесь сентиментальный полицейский (Алексей Киселев) попытался пресечь распитие алкоголя и в итоге сам напоен нарушителями порядка; меланхоличный менеджер индустрии развлечений (Андрей Харенко) похоронной интонацией пытается привлечь внимание публики к своим игрушкам, а рассеянная филологиня (Александра Лахтюхова) — прочесть зрителям то самое стихотворение Рубинштейна. Пациентка дома престарелых (Ольга Малинина) то и дело порывается сыграть на пианино, а отчаянная домохозяйка (Ирина Хмиль) мешает ей; дембель-баянист (Николай Гонтар) по любому поводу срывается в неуклюжий медвежий пляс, а медсестра-виолончелистка (Евгения Козина) бдительно несет свою вахту у инструмента и пациентки; жизнерадостный алкоголик (Александр Хотенов) не расстается с пятилитровой бутылью виски, но пытается при этом завязать роман с тайком выпивающей балериной (Александрина Мерецкая) — и все они кружат по давно заведенному (бес)распорядку. А заглавный вопрос, который они весьма мелодично поют (музыкальный руководитель Екатерина Серебринская) — режиссер монтирует монологи так, что они обходятся без внешнего наблюдателя, и каждый логично вытекает из предыдущего — не имеет ответа: их вечера неотличимы друг от друга. Причем не потому что однообразны, а потому что у людей потеряно представление, кто они сами и откуда. Это Алиса не среди чудес (“я, конечно, примерно знаю, кто такая я была утром...”), а в коммуналке, и Плотников словно очеловечивает царящий повсеместно абсурд, делает его если не осмысленным или хотя бы логичным, то понятным — люди попросту не умеют по-иному. И пусть режиссер здесь не совпадает с замыслами авторов и даже сознательно не считывает их, он создает спектакль на языке, равном им по выразительности и драматургии. Попутно примешивая к своему “блюду” и Чехова, и Вампилова, и Киру Муратову — где-то на уровне едва сличаемого образа действий, а где-то и визуальной цитаты. Тут даже не ружье, но целый патронташ висит с первых же минут, и пуль в финале хватит на всех.
Конечно, этот удивительно нежный и несуразный спектакль с его свободным размером и болезненным ритмом не соответствует сегодняшней театральной повестке. Хотя такая тихая и грустная клоунада еще жива в переулках Тверской — театре “Около” и во флигеле МТЮЗа, равно приютившем учеников Юрия Погребничко и Камы Гинкаса. И присутствие “света” Плотникова в стенах ШДИ с более шумными, эксцентричными соседями весьма странно, но тем более ценно.