С 2012 года Максим Кальсин — главный режиссер Магнитогорского драматического театра им. А.С. Пушкина. Он окончил исторический факультет МГУ и Школу-студию МХАТ (мастерская Камы Гинкаса). Учился во ВГИКе (мастерская Карена Шахназарова), работал на “Радио России”, в кино и на телевидении. Ставил спектакли в Москве, Магнитогорске, Екатеринбурге, Самаре, Санкт-Петербурге, Хабаровске, Норильске, Омске, Кемерове, Ростове-на-Дону, Новокузнецке, Петропавловске-Камчатском, Казани, Тюмени, Сеуле (Южная Корея). Неоднократный участник и лауреат региональных, всероссийских и международных театральных фестивалей. Как драматург участвовал в создании документальных киносериалов “Романовы” и “Крещение Руси”. В театре проявляет интерес к истории.
— Магнитогорский театр — первый, которым вы руководите? Какие задачи стоят перед вами как главным режиссером?
— Да, это первый театр, в котором я работаю не как приглашенный, а как главный режиссер. Я, разумеется, отвечаю за репертуар. А поскольку работаю в провинциальном театре, то понимаю, что репертуар должен быть очень разнообразным. В нем должны быть представлены комедии, народные спектакли, которые любит зритель, нужны также спектакли для поддержания какой-то культурной планки. Поэтому у нас есть “Бег” Булгакова, вывезти его на гастроли по разным причинам мы не можем. Но он нам нужен, потому что это важная и глубокая тема, его поставила хороший режиссер Марина Глуховская. Кроме того, в театре нужно закладывать то, что называется фестивальные вещи, чтобы как-то звучать в театральном пространстве, чтобы приглашали на фестивали, чтобы не забывали и т.д. Плюс ко всему этому, поскольку в городе нет ТЮЗа, то приходится думать о воспитании молодого зрителя. Ведь те, кто приходит в театр в детстве, через несколько лет станут взрослыми, значит это наша потенциальная публика. Поэтому нужно думать о детской составляющей репертуара. По всем этим направлениям нужно выпускать спектакли. Но нужд у нас больше, чем возможностей. Мы можем подготовить максимум четыре спектакля в сезон. Поэтому приходится постоянно себе на горло наступать, от чего-то отказываться.
— А в чем ваши собственные интересы?
— По моему глубокому убеждению, театр не должен превращаться в музей, с одной стороны, с другой — не должен быть только местом предоставления культурных услуг, местом проведения статусного досуга. Конечно, он несет в себе эти функции, и первую и вторую. Но я считаю, что главная функция, основополагающая задача это то, что Шекспир называл “поставить зеркало перед природой”. Или мы могли бы сказать: поставить зеркало перед жизнью. Вот это мне интересно, и насколько возможно я пытаюсь это делать у себя в театре, ставлю сам либо с помощью приглашенных режиссеров. Мне интересен поиск нового слова в самом широком смысле.
— Новых тем?
— Да, новых тем, новых сюжетов, героев и т.д.
— В прозе или в драме? Вы мне говорили, что любите прозу.
— Возможно, я недостаточно много читаю пьес, хотя? видит бог, по своей работе мне приходится читать очень много текстов. Если я не до конца их дочитываю, то по крайней мере до середины, до кульминации. К сожалению, я, наверное, все же читаю недостаточно, и нужен какой-то толковый завлит, которому можно было бы доверять и который мог бы что-то предложить. Я сам не вижу пьес в такой степени серьезных и значительных, которые необходимо поставить. Ну или почти не вижу. Ведь что такое постановка спектакля? Это довольно затратное дело если не по деньгам, то по энергии и по тратам душевным. Сначала нужно найти материал, потом убедить директора, чтобы он достал деньги из тумбочки. Нужно найти хорошего художника, чтобы сделать хорошую декорацию. Нужно найти режиссера, а он, в свою очередь, должен заразить артистов своей энергией. Потом репетиционный процесс, потом выпуск, и ведь никогда не знаешь, что получится. Иногда получается неожиданно, вроде все шло хорошо, а на выходе — пшик. Или наоборот, все было через пень колоду, а на выходе — интересная вещь. Если иметь все это в виду, значит мы должны понимать: а ради чего все это делается? Ради чего вся эта огромная затрата энергии? В конце концов, зачем монтировщики сначала вечером ставят декорацию, а ночью или утром ее разбирают? Если мы с этой точки зрения посмотрим на современную драматургию, то увидим, что есть очень немного пьес, ради которых всем нам, театральным людям, стоит напрягаться. Я имею в виду содержание. Стоит ли то, про что написана пьеса, того, чтобы ее ставить? К сожалению, как правило, близко не стоит. Конечно, среди драматургов есть талантливые люди, но в общем все равно они какой-то свой внутренний интерес обслуживают. А вот если бы они больше думали, о том, кому еще кроме них будет интересно то, о чем они пишут, было бы лучше. Поэтому я иду на поле современной прозы, где все значительно интереснее.
— А что вы ставили из современных пьес?
— Я ставил “Убийцу” Александра Молчанова1. Есть еще такой автор Алексей Щербак, я ставил его пьесу “Полустанок”2. Евгений Гришковец, “Весы”, Дмитрий Рябов, “Апрельский романс”. Из западных людей — они уже, конечно, классики — Вуди Аллена, несколько пьес Стоппарда, Ясмины Реза. Ставил и современных коммерческих авторов, таких как Людвиг, Кристнер, Тейлор. Из современных российских пьес я еще поставил пьесу саратовского драматурга Ксении Сепанычевой “Дни Победы”. Это не спектакль, скорее перформанс. Там восемь огромных монологов по три-четыре страницы. Степанычева взяла интервью у очень пожилых людей. Выясняла, как каждый из них встретил свой День Победы, свое Девятое мая.
— Это похоже на произведения Светланы Алексиевич.
— Да, Степанычева сделала примерно то же самое. Люди, с которыми она разговаривала, очень разные. Кто-то был на фронте, кто-то в тылу, кто-то в советском лагере, кто-то в немецком. Но это не идеологическая вещь, она не заряжена никакой политикой. Ни с той, ни с другой стороны. Ну конечно, речи людей причесаны, литературно обработаны. Но насколько я могу судить, все это правда. Правда настолько, насколько это возможно. Люди говорят абсолютно открыто. И за счет того, что эта проза не заряжена политически, как у Алексиевич, в диссидентском ключе, ты что-то понимаешь и про ту землю, и про этот народ, к которому ты принадлежишь сам. Эта пьеса написана в 2010-х году, опубликована в “Современной драматургии”3. Я спросил разрешения у Степанычевой, и мы взяли интервью у двух пожилых людей, женщин из Магнитогорска. Включили эти фрагменты в текст пьесы. В них рассказывалось, как люди жили и работали в Магнитогорске во время войны. В этих монологах звучали местные географические названия, и это особенно подкупало наших зрителей. По форме получилось аскетично, скупо. Артисты стояли на сцене и просто произносили монологи. Но это трогало за живое. Спектакль обретал тот патриотизм, о котором часто идет речь, но который не должен быть фальшивым. Тут он звучал исподволь, без всякого педалирования. Вот, в частности, был такой эпизод: девочка рассказывала о скудости жизни своей семьи во время войны. И вот когда по ленд-лизу стала приходить американская тушенка, то мать отправила ее на фронт, но не отцу, а просто на фронт. И так происходило не один раз. Никакая пропаганда и никакое НКВД не заставили бы людей это делать, не смогли бы заставить. А люди это делали. Эти люди недоедали, жили впроголодь и при этом совершали такие поступки. Там в “Днях Победы” еще много такого есть, чего и близко не выдумать. Далеко не только хорошего и возвышенного, кстати. Но подлинного. Вот это настоящая современная драматургия. Но такие вещи не часты.
— Может, вам еще какие-то пьесы нравятся, которые вы еще не поставили?
— Да, я нашел “Фронтовичку” Анны Батуриной, прочитал, мне понравилась эта пьеса. Она, кстати, только по названию про войну. Речь в ней идет о других временах и других вещах. Она, если можно так выразиться, про Россию вообще, про национальный характер. “Русский характер”, как писал когда-то Алексей Толстой. Прочитал и другие вещи Батуриной. Но у нас в театре, к сожалению, сейчас ремонт, мы переехали во временное помещение и не можем брать на постановку серьезные вещи. “Фронтовичка” — это настоящая пьеса.
— Анна Батурина и сама очень настоящая, из гущи народной, знает тяжелую зауральскую жизнь, у нее, по-моему, подлинные ценности.
— Да, Батурина — писательница горьковского типа, она знает, о чем пишет. И у нее есть одно важное свойство: она существует в традиции нашей словесности, сострадает персонажам, сочувствует им. Ведь Достоевский любил даже человека из подполья. И нам нельзя терять это свойство. Надо любить персонажа, сострадать ему. Если этого нет, все обессмысливается. А такой любви у нас в драматургии мало.
— Ну а проза? Сегодня есть интересные авторы?
— Есть такое мнение, что после Довлатова идет выжженная полоса и настоящей прозы нет. Но это не так. Есть Людмила Улицкая, она мне, правда, не слишком нравится. Но это все-таки уровень. Есть Алексей Иванов, вот он потрясающий писатель. И очень разный. Он начал с фантастики — “Земля-Сортировочная”. Потом стал писать исторические книги. О колонизации пермской земли в ХV веке — “Сердце Пармы”. “Золото бунта” — про ХVIII век на Урале. Позднее вышел “Тобол” — о событиях в Сибири ХVIII века. Он много писал документальной прозы, например об истории пугачевского бунта — “Увидеть русский бунт”. Иванов проехал по местам всех этих событий, крепостям в Оренбуржье. И кроме того Иванов пишет, разумеется, беллетристику: “Ненастье”, “Географ глобус пропил” — роман, с которого он начал и которым прославился. У Иванова есть и фэнтези. То есть он очень разный. Я поставил “Географ глобус пропил”. После того как поставили мы в Омске, роман поставили в Красноярске, в Перми, в Москве. Сняли фильм. В Перми на фестивале “Пространство режиссуры” собрали три спектакля по этому роману, посвятили ему целый фестиваль. Это не случайно. Мое глубокое убеждение: роман останется в истории российской словесности, там есть дух времени, 90-х, когда все вдруг закончилось и у старых и у новых, и люди оказались в кромешной тьме, и куда плыть, никто не знает. Нужно сделать выбор. И герой делает выбор, это выбор глубоко гуманистический. Он учитель, на первый взгляд неудачник, у него проблемы и с начальниками, и с учениками. Но он не отказывается от своей стоической позиции, не предает себя, не поступается совестью. Смысл романа можно выразить пословицей “не стоит село без праведника”. Я убежден, что с таким посылом этот роман останется в истории русской литературы. И я очень рад, что мы с омским “Пятым театром” были первыми, кто его поставил.
Есть еще интересный писатель Евгений Водолазкин. Он написал несколько романов. “Лавр” из них самый сильный. Это вообще великая книга. Рассказывает о враче ХV века, который на своем пути служения людям и Богу становится святым. “Лавр” я, к сожалению, не поставил. Недавно я прочитал роман Гузель Яхиной “Зулейха открывает глаза”. Прекрасная проза. Это татарская писательница. У меня был опыт работы в Казани в Театре имени Г. Камала по роману турецкого писателя Орхана Памука “Меня зовут Красный”. Роман посвящен османским художникам-миниатюристам конца XVI столетия. Это начало западной экспансии, в том числе и в культурной сфере. Роман трагический — процесс вестернизации приводит к отказу от своего и в то же время к невозможности принять чужое. В Казани я ставил этот спектакль на татарском языке. Мне было интересно столкнуться с тем, что типологически татарская культура имеет общие черты с турецкой. Помимо определенной языковой и безусловной конфессиональной общности у татарской культуры с турецкой похожие проблемы: с одной стороны, татары вынуждены контактировать с русской культурой, с другой, поставлены перед императивом “не потерять себя”. Таким образом, в современной прозе (и не только мировой, но и сугубо российской) есть темы, которые я бы назвал цивилизационными, это серьезные темы, поднимающие серьезные вопросы, и даже если литература не дает на них ответа, то сама постановка вопроса уже говорит о многом. Ради такой литературы стоит напрягаться. Я все жду, когда появятся такие пьесы. Но наша современная драматургия вещами такого уровня явно не занимается.
— Я понимаю ваш интерес и разделяю его. Вас привлекает исторический жанр, думаю, не только потому, что вы историк по первому образованию, но и потому, что сегодня исторический жанр вдруг возродился и стал востребованным. Мы интересуемся прошлым, хотим понять истоки, культуру в ее целостности. Драматургия, по-моему, застряла где-то в 90-х и нулевых.
— Да, на физиологических очерках, говоря языком ХIХ века.
— Драматурги, начиная с 90-х, шли целым движением, потоком. А прозаики — это отдельные личности. Поэтому драматурги вольно или невольно подражали друг другу, ориентировались на какие-то общие темы и приемы. А все-таки творчество — удел индивидуальностей, а не масс. Но все же есть на общем фоне отдельные индивидуальности. Вот Вырыпаев, вы читали его пьесы?
— Много читал. Последняя пьеса, которую я читал, “Иллюзии”. Но больше, вероятно, уже не буду. Эта пьеса — последняя капля. В юности меня, помню, потряс его “Кислород”, потом привело в недоумение “Бытие № 2”, а недавно я смертельно заскучал над “Пьяными”. Когда человек изо дня в день и из года в год торгует собственным богоискательством — это становится скучно и как-то не очень прилично. Хотя его читатели, в основной своей массе, думаю, принимают последнее за широту и глубину.
— А как на спектакли вашего театра реагирует публика? Что ее больше всего интересует?
— Конечно, ей нужны комедии, и это нормально. В этом смысле я счастливый человек. Я люблю хорошо сделанные жанровые вещи. Я понимаю, что жизнь у людей тяжелая, угрюмая, люди работают, как-то выживают и им нужна радость, нужен отдых. Надо радовать людей, поднимать их дух. Хотя, конечно, важен баланс между развлекательным и серьезным жанром. В театре нужно все равно иметь в виду то главное, ради чего театр существует.
— У нас такая театральная традиция. Традиция серьезного театра. Мы не можем от нее уйти. Хотя в ХХI столетии театр как будто прочно перешел в сферу досуга.
— Россия по сравнению с Западом — абсолютно логоцентристская страна. У нас по-прежнему поэт больше, чем поэт. И роль слова очень значима. Поэтому на высоком уровне у нас происходят встречи с писателями — Захаром Прилепиным, Алексеем Ивановым и другими. Невозможно представить, чтобы Трамп или Обама встречались с американскими писателями или Меркель — с немецкими. Да и Пушкин тоже беседовал с Николаем I. Отсюда, наверное, в том числе и мое отношение к слову. Я же — отсюда. И я чувствую серьезность всего этого.
ПОСТРАНИЧНЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ
1 “Современная драматургия”, № 1, 2010 г.
2 Там же. № 1, 2008 г.
3 № 2, 2010 г.