На юбилейную, тридцатую “Любимовку” было прислано семьсот пятьдесят шесть пьес, и только двадцать шесть вошли в шорт-лист. Команда отборщиков и арт-дирекция в очередной раз проделала громадную работу, особенно напряженную в последний месяц перед объявлением результатов, когда все ридеры читают объемный лонг-лист, голосуют и спорят.
Споры вызваны в том числе тем, что “Любимовка” как фестиваль молодой драматургии призвана отражать самые острые, живые черты дня сегодняшнего. Что важно отметить? Что не пропустить?
Интересно наблюдать, как год за годом меняются темы и формы. Например, в конкурсе этого года не так уж много попадалось пьес, посвященных разработке тематики физической близости и физического насилия (зато насилия социально-психологического сколько угодно). Как-то меньше проявляется любовь молодых авторов к романтическому, одинокому и непонятому герою. Вместе с тем возникают новые полюсы тематического и формального притяжения: актуальная новостная тематика, интерес к документу, к наследственной передаче матрицы женских судеб, ренессанс стихотворных текстов.
Переходим к новостям
Драматургия должна — нет, не должна, просто стремится — говорить о самом важном; о том, о чем мы слышим каждый день, переживаем и спорим. Понятно, что у каждого свои актуальные темы, но сегодня нарастает поток событий, вокруг которых люди так или иначе группируются, хотя бы сетевым образом: “Я/Мы”. В программе “Любимовки-2019” были пьесы, которые открыто говорили о самом актуальном.
Например, хит заключительного дня читок — “Алдар” Олжаса Жанайдарова1, история о честном юристе, почти юродивом, который не щадя себя помогает мигрантам. Подробности защиты “понаехавших” от каждодневного властного произвола производят сильное впечатление, и Алдар не может не перейти дорогу серьезным людям. На читке вспомнили о том, что Алдар-Косе, “безбородый обманщик” — это плутовской Робин Гуд казахского фольклора. И хотя хитроумие юриста Алдара оказывается бессильно против неправедной системы правоприменения, народный герой не может бесславно погибнуть.
Актуальной теме шовинизма и передела рынка посвящена “Базариада” Булата Минкина. Здесь звучит хор — коллективный голос базара: “Масло, кофе, чай, консервация, замороженные продукты. Брат, будэт нэвкусная, скажи, дэнги верну. Азерчай, марьям, бэта ти, отруби, геркулес, кубанская, алтайская крупа, высший сорт, персики, отборные, консервированные. А, что надо? Рис можно? Длиннозерный, за сорок пять рублей”. На этом пестром, как ковер, речевом фоне разворачивается драма, как будто бы не слишком масштабная — передел влияния на конкретном казанском базаре: татары выдавливают азербайджанцев. Но страшно, что страдают люди, что управы не найти, властная вертикаль связана круговой порукой, а телевизор бесконечно вещает о достижениях, в том числе и о гармоничной интеграции мигрантов.
Простая безвыходная история современности рассказана в пьесе “Золото” Екатерины Тимофеевой. Золото — название поселка при городе Сибай; об экологии последнего Википедия лаконично сообщает: “С мая 2018 года экологическая обстановка значительно ухудшилась — тлеющий Сибайский карьер выделяет диоксид серы. Основной объем диоксида серы скапливается внизу на чаше карьера, но при изменении погоды распространяется по городу — это проявляется в виде смога, сильного запаха гари”. И в реальности, и в пьесе у жителей начинается кашель, сыпь и другие признаки интоксикации. Люди бросают дома и уезжают: экологическая катастрофа так и не признана властями. Три персонажа пьесы — бабка, мать и сын — просто не в состоянии уехать из поселка и остаются. Такой искаженный лик патриотизма.
В шорт-лист и список отмеченных не вошла (но мне очень понравилась) сатирическая пьеса о двоих в Солсбери: “Небесная Россия будущего” Артура Матвеева и Василия Прокушева. Иронический до сарказма текст стремится воссоздать завиральную ультрапатриотическую мифологию, которая могла бы, теоретически, двигать двумя агентами, приехавшими в Англию со спецзаданием: “И обернется он Сталиным, который уничтожит мир, стерев с лица России, то есть Земли, врагов всех внешних и внутренних, потом станет он Николаем Первым, Вторым и Третьим в лице одном и воскресит он всех павших праведников и создаст Россию заново, в больших границах и так, что будет у нас чуть-чуть потеплее, а после станет Владимиром и воцарится до конца времен, которым не будет конца. И сядешь ты, Мишкин, от него по правую руку. А ты, Чепига, по левую. Но до того придется испытать вам здесь и стыд, и боль, и унижение”.
Остроактуальные события приводят к гротескно-фантастической форме: так это происходит и в тексте Натальи Блок “Бомба”. В жанре социальной сатиры работает и Денис Третьяков в пьесе “Маленькие резвые лошадки”.
Острая тема затронута в пьесе Светланы Петрийчук “Финист Ясный Сокол”2. Автор использует сюжет сказочного путешествия за возлюбленным как метод анализа феномена виртуальной исламизации женщин. Не останавливаясь на самом механизме вовлечения женщин в мусульманство и в запрещенные организации через соцсети, автор исследует психологическую природу романтического увлечения незнаемым возлюбленным. В читке (режиссер Женя Беркович) этот мотив был подчеркнут видеорядом и музыкой из диснеевских хитов. Как заставить влюбиться в незнакомого и совершить брачный обряд никах по скайпу? Как поманить за собой в даль, через границы, в грязные общежития? И если это происходит — чего не хватает бедной русской Марьюшке в нашей реальности? И если после этого Марьюшке дают срок, то чем один репрессивный аппарат отличается от другого, чем отличается хиджаб от платка в колонии? Пьеса, составленная как коллаж из историй, инструкций, рецептов и допросов, выглядит почти документальной.
О болезненно актуальной современности говорит и пьеса Ирины Васьковской “Рэйп ми”, вошедшая во внеконкурсную программу фестиваля. Автор ставит себе непростую задачу — описать современников, людей нашего времени. Тех, кто стремится быть свободным и доходит до полной бесцельности: “Я тоже тебя люблю, Максик. Но я не хочу разводиться. Вернее, я хочу, но пока времени нет. Может, зимой? Типа на Рождество?” При этом, как ты ни толерантен, хипстер “в кедах из овчины”, свингер — все это вовсе не панацея; скрытая агрессия выплеснется наружу в неожиданный момент.
#янебоюсьсказать
В этом году особенно ярко проявилась тематика женской судьбы, ее формирования и наследования — в разных, порой уродливых формах. Чтобы справиться с явлением в жизни, нужно попробовать показать и осмыслить его на сцене: театральная версия арт-терапии.
В пьесах шорт-листа представлены самые разные женские судьбы. Оторва Варя (“Моя подруга Варя” Саши Астрова) применяет навыки пацанской юности во взрослой жизни, когда нужно постоять за себя, и говорит дочери: «Запомни, пожалуйста, что все, что тебе говорят эти дяди и люди — все это вранье. Можно разбивать окна, можно не думать о других людях. Гагарин никогда не был в космосе. <...> И когда тебе скажут сесть ровно, говори “жопа”».
Трагическая история о наследственной недолюбленности звучит в пьесе Влады Хмель “Все нормально”. Две “женщины неопределенного возраста” здесь меняются местами и ролями, чтобы рассказать о том, как болезненно бывает воспитание и как мы не умеем справляться с травмой: “И я решила, что не пойти на похороны — это подходящий способ официально принять статус плохой дочери, чтобы больше вообще не пытаться быть хорошей, чтобы больше не чувствовать этой нужды оправдывать звание хорошей. Ну и я, в общем, не пошла”.
Та же тема, на более определенном персонажном уровне, разрабатывается в пьесе Дарьи Слюсаренко “Семью восемь”. Бабушка воспитывает внучку в парадигме традиционного образовательного насилия, видит в ней только достижения, не умеет и не пытается усмотреть личность со своими желаниями: “Никем ты вырастешь, никем. Позорище какое, гнида, тварь. Вот только вылези”. Ситуация страшным образом переворачивается, когда бабушка становится немощной, а взрослая внучка за ней приглядывает. Их диалог в финале выглядит грезой, несбыточным хеппи-эндом.
Атональным аккордом звучит тема семейной, наследственной неустроенности и излишеств материнской любви в тексте Лены Лягушонковой “Мать Горького”. Диалог двух голосов рассказывает сагу о семье, которая поливала огород дерьмом, причем человеческим, отчего урожаи прибывали, но это неправильно. И о непростой истории советской женщины: “Половое воспитание заключалось в том, что бабушка моя смотрела, чтобы сестры не порвали на тряпки еще годную простынь”.
Темы травмы, насилия, социальных ожиданий, женской судьбы подняты в тексте Александры Стрижевской “Никто не слышал”. Это драматичная пьеса на четырех актеров, почти что любовный четырехугольник, замешанный на мечтах, вожделении, непонимании и боли.
Благополучный прогноз семейной истории представляет весьма сценичная пьеса “Камино Норте” Евгении Алексеевой. Это сюжет про двоих странников, “ищущую” маму и ее конфликтного сына, которые по какой-то чудной прихоти отправились по старому пешеходному паломническому пути в Европе. Непростое и забавное приключение сводит, наконец, небольшую семью воедино.
Социальная работа
После хитов прошлых лет, например “Горки” Житковского о тяжкой жизни воспитательницы и “Тайм-аута” Марины Крапивиной3 о судьбе соцработника, тема опекаемых социальных групп и опекающих становится все популярнее в драматургии.
Хорошо написанный, трогательный текст о жизни пенсионеров – “Жизнь проходит прекрасно” Ульяны Гицаревой. Три яркие роли для пожилых артистов, серьезная и уважительная интонация — эти качества обещают пьесе большую сценическую судьбу.
А пьеса Антона Барышникова “Григорий наносит ответный удар” напротив, суровая сатира о том, что сегодня пенсионеру только и остается что становиться вампиром, чтобы расправляться с неправедными сильными мира сего.
Юлия Лукшина в пьесе “Жалейки”, активно используя жанр переписки в соцсетях, рассказывает о материнском выгорании, наследственных комплексах и о внутреннем безумии явления “детский праздник”.
Последнюю тему активно разрабатывает и Марта Райцес в пьесе “Dead Moroz”, в гротескном ключе вскрывая искусственность утренников и заставляя задуматься о том, какая, в общем, нелепая скрепа — вера в Деда Мороза: “Я всегда знал, когда видел Дедушку Мороза, что это чужой человек. То же, кстати, было и с дедушкой Лениным. Когда в букваре мы с соседкой по парте наткнулись на большой его портрет, соседка изрекла: “Ты любишь дедушку Ленина? Я очень люблю...” Я подумал: чё это я должен любить какого-то чужого деда? У меня свои есть”.
“Говорение” Полины Коротыч и Маши Все-Таки посвящено образу школьного класса и его взаимодействию со взрослыми. Если задуматься, сама идея сбора множества разнородных маленьких людей в одном коллективе на несколько лет выглядит спорной; а уж когда этому коллективу из самых разных личностей нужно не только самоутвердиться, но и освоить учебную программу в одинаковом объеме — тут все совсем не просто. Здесь вновь поднимается тема учительского выгорания и вообще готовности к этой профессии; но, что немаловажно, также прослеживается мотив социального единения. Когда дети из солидарности с отстающим отказываются демонстрировать навык “говорения”, срывают экзамен — веришь в оптимистичность истории, как бы ни был мал, по возрасту и по масштабу, этот совместный протест.
Вообще на конкурс пришло много пьес, посвященных тематике подросткового коллектива, с его буллингом, самоутверждением, непростым поиском гармонии и идентичности. Серьезные пьесы на эту тему — “И мы смеемся” Екатерины Бордон, “Зомби выпьют вашу кровь” Дарьи Варденбург, “Гвоздь” Арика Киланянца.
Забавным образом пьеса “Путаница” Алексея Макейчика может также показаться “производственным романом” из жизни психолога. Но все не так просто. Не урок психоанализа, а скорее пародия на него, доказывающая: лучшая психотерапия — это любовь. Этот текст на двух актеров, на фестивале блестяще прочитанный Аней Банасюкевич и Мишей Дурненковым, — будущий театральный хит.
История вопроса
Драматургия в обществе работает и как способ осмысления прошлого. В шорт-листе @Любимовки" за это направление отвечает, в частности, пьеса Эндже Гиззатовой “Мне тяжело об этом говорить…”, посвященная истории Гулага в женском аспекте: как сажали жен врагов народа. Страшная и недораскрытая тема расчеловечивания открывается через коллаж вербатим-реплик, допросов, диалогов из камеры, радиосообщений, полуграмотных детских писем в колонию: “Мамочка я уже учус в втором класе. Я здоров теперь. Но зимой я болел. Мамочка ты знаеш где папа? Может у тебя нету бумаги. Я отправлю тебе бумагу чтобы ты молга мне написат”.
На конкурс было прислано несколько интересных произведений, написанных в рамках мастерской “Евреи в СССР: семья в большой истории”, которую курировали драматург Нана Гринштейн и режиссер Анастасия Патлай. В частности, это пьесы “Вода на твоих пальцах” Полины Быховской и “Женя недостаточно альденте” Евгении Шевченко.
Осмыслению истории девяностых посвящена пьеса Айнур Карим “Летящей походкой”: главными героями этого мини-эпоса становятся челноки, неутомимые женщины, которые обеспечивали экономику страны в сложные времена. Каждой из трех героинь пришлось отказаться от благородной профессии, в чем-то переступить через себя. Но главное — каждая из них обеспечивала свою семью; а все вместе челноки снабжали одеждой, обувью, да и всем остальным целую страну, экономика которой просто сломалась.
(Раз)виртуализация
Новое время приносит новую оптику. В наш информационный век человек не только опирается на возможности компьютеров и смартфонов, но и перенимает в виртуальном мире многозадачность, жанры, способы освоения реальности.
Например, пьеса Даниила Гурского “ACTIVITY: страх и трепет vol. 1” — не столько “настольная игра для театральной компании”, сколько жесткий компьютерный экшн с отличной графикой и недостатком ресурсов, наша обычная жизнь. У героев пьесы сюжет игры осложнен. Ребенок родился не совсем здоровым, и хор социальных ожиданий сливается воедино с гипердиагностикой врачей: “У вас папа, наверное, мягкий, вы мягкий? С ним нельзя быть таким мягким, понимаете? Надо быть тверже, тверже! Будьте тверже!” Текст пьесы наполнен цитатами, врывающимися в наше сознание: реклама, фильмы, объявления. Главный герой — как в игре — присваивает себе право на насилие, попадает под суд, и во врачебном заключении сказано: “При достаточно высоком интеллектуальном контроле собственных решений и общей стратегии поведения отмечаются проявления эмоциональной неустойчивости, легкость возникновения аффективных вспышек, в том числе и по незначительным поводам”. Симптом целого поколения.
Драматургия честно отражает переход значительной части общения в формат мессенджеров. Добрая треть пьесы “Благополучие” Марии Белькович происходит в “домовом” чате Whats Аpp, воссоздающем непростой социум многоквартирного дома: деревня нашего времени, где каждый оказывается виртуальной бабушкой на завалинке.
А в пьесе Надежды Овчинниковой “Мой друг Алиса” виртуальная помощница оказывается для семьи с двумя детьми последним оплотом разума, главным прибежищем и единственным, кто готов к диалогу. Электронный помощник и малое дитя – единственные, в ком осталось достаточно сердца и терпения, чтобы спасать ситуацию. И роботу приходится становиться почти человеком (как и в сериале “Лучше, чем люди”):
“Алиса. Мамин телефон тут лежит? Включай. Нажимай на зеленую трубку. Видишь, в углу много точечек? Нажимай. Появились циферки? Нажимай один, один, два. Громкую связь ты же включал с бабушкой? Включай скорее. Когда я скажу “до свидания”, нажмешь красную кнопку. Всё, я сама всё объясню.
Голос в телефоне. Здравствуйте, вы позвонили...
Алиса. Здравствуйте! Боль в сердце, женщина, в квартире двое маленьких детей. Степана Разина, тридцать, квартира тридцать семь. До свидания. Всё. Должны приехать”.
Диаграмма детектива
Исследователи видеорынка и книжного рынка фиксируют в последнее десятилетие устойчивый рост интереса к нон-фикшн. Узнав, как обманчива система отражения реальности в СМИ, человек больше доверяет документальным источникам: документ обретает обаяние подлинника и эстетическое измерение.
Один документ — это одна точка зрения. Но для объективности желательно много точек зрения — и вот получается калейдоскоп фрагментов, подобный “диаграмме детектива”, которые следователи клеят на стены в фильмах. Тема, имя или событие расследуются как преступление — во всей возможной полноте и объеме связей.
Так построена, например, коллажная пьеса-размышление “Глина” Екатерины Бронниковой. Текст нанизан не на сюжетный стержень, а на тематический: тема — беременность, невозможность забеременеть, суррогатное материнство и ЭКО. Здесь царят многоголосье и многожанровость: от сказок до поисковых запросов, от объявлений до онлайн-дневников, в финале истончаясь до отдельных реплик, за которыми — судьбы:
“Помогите нам!
Ищем сурмаму для нашего малыша. Ищем. Ищем. Ищем. Где ты? Найдись!
Почему? Почему алкаши всякие рожают без конца, а я?
Почему?
За что?
Только не одна полоска, умоляю.
Беги к мамочке, малыш.
Идите. Вставайте на учет по месту жительства”.
“После чудес” Екатерины Августеняк и Александра Кудряшова предлагает конструирование реальности девяностых и нулевых средствами знаменитого телешоу. Получается настоящий калейдоскоп имен, реплик и событий, воссоздающих документальный материал с яркостью фантастики: трагические события контрастируют с поздравительными речами. “Я преподаю и частные уроки, и переводы, и английский в детских садиках, и в колонии строго режима — факультатив, и передачу “Английский для малышей” по местному телевидению. В колонии мне просто предложили и я согласился. Такой факультатив, двенадцать человек, да, ходят постоянно. Пока первый год занимаюсь. А вы знаете, везде люди. (1995 год.)”.
Однако прием коллажа и расследования может использоваться не только в документальных текстах, но и в антидокументальных: такова, например, фантастическая история Натальи Зайцевой “По грибы”. Сюжеты ветвятся, как нити грибницы, и человечество оказывается лишь проектом более древней и более мудрой цивилизации: “Я не говорю, что Аркадий стал грибом, конечно, нет. Но некоторые свойства грибницы он, видимо, перенял. На каком-то неосознанном уровне ему стало доступно другое измерение. Понимаете, что интересно, грибы же планируют на века вперед. У них память длиннее: они помнят, что здесь было до человека, вообще до царства животных. Сейчас уже общее место, что у грибов есть интеллект. Так вот этот древний интеллект, general intellect грибов, под конец стал пугать Аркадия — поэтому он и уехал в Краснодар. Он как-то дошел до того, что грибы — его любимые грибы, те, что должны были спасти планету от пластика — нацелены вовсе не на спасение человечества, а совсем наоборот, понимаете. Грибам надоел проект человечества. От человека им нужен только пластик”.
В стихах
Если еще три-пять лет назад пьеса в стихах по определению не могла быть современной, то в последнее время, в особенности после пьес Юлии Поспеловой, произошел прорыв: стихотворные тексты не только приходят на “Любимовку”, но и побеждают.
Так, в шорт-лист попала пьеса Михаила Чевеги “Жизнь замечательных” — фрагментарный, не собираемый логически воедино текст, отличающийся, однако, лирико-сатирическим обобщением актуальной реальности. Настоящее предстает в монологах, создает мозаику речи и поэзии:
“ — подруга моя мужика своего выгоняла.
выгоняла как если бы охраняла:
не забыл ли кальсоны? — спрашивала.
нерв изнашивала.
<...>
за будущее я, Петр Евгенич, спокоен:
в матрасе зашит биткоин”.
Переход от стихов к прозе становится главным приемом пьесы Елены Нестериной “Отец ЧБ” — ироничного текста, посвященного становлению ЧБ, человека будущего, без точных гендерных дефиниций и без предрассудков. Этакий сайфай-Чуковский для менеджеров среднего звена:
“Сразу как увидел Леху,
Я решил, что стану геем.
А физическое чувство
Уже позже к нам пришло”.
В отмеченные ридерами попали две рэп-пьесы: “Антихайп” Андрея Бикетова, который начинается с монолога кроссовок, и трогательно наивная история о неудачной попытке покорения города — “Миха по дороге в царствие небесное” Михаила Червякова.
Все пьесы не опишешь. Даже двадцать шесть в шорт-листе — это много, а есть ведь еще и отмеченные ридерами, и фринж-программа, и офф-программа от профессионалов: все эти тексты можно найти на сайте фестиваля.
“Любимовка” уже давно перестала быть событием локальным как во времени, так и в пространстве. Пьесы фестиваля звучат в течение сезона в разных городах, запущен проект межсезонных читок “Любимовка. Еще”.
Кроме того, на следующий сезон “Любимовку” подхватывает новая арт-команда. На смену опытным Ане Банасюкевич, Жене Казачкову и Мише Дурненкову приходят восемь молодых специалистов. Это драматурги Нина Беленицкая, Екатерина Бондаренко, Полина Бородина, Олжас Жанайдаров, Андрей Иванов и Мария Огнева, театровед Полина Пхор и режиссер Юрий Шехватов. А значит уже в следующем году и конкурс, и фестиваль еще немного изменятся, обретут новое лицо и, конечно, новые классные тексты.
Любимовка, еще!
ПОСТРАНИЧНЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ
1Опубликована “Современной драматургией” в № 3, 2019 г. (Здесь и далее прим. ред.)
2В тексте статьи выделены шрифтом названия и имена авторов пьес, публикуемых в этом номере.
3Опубликованы в №№ 1 и 2 за 2019 г., соответственно.