Марина Станиславовна Брусникина — театральный режиссер и педагог, заслуженная артистка России. Окончила в 1982 году Школу-студию МХАТ (курс Олега Ефремова) и через три года была принята в труппу этого театра. Помимо актерских работ в театре и кино поставила ряд спектаклей в МХТ им. А.П. Чехова и других театрах. Ее давняя работа “Пролетный гусь” по рассказу В. Астафьева, удостоенная Государственной премии, держится в репертуаре МХТ больше пятнадцати лет. С ноября 2018 года художественный руководитель московского театра “Практика”.
Мы сидим с Мариной Брусникиной в ее подвальном кабинете, куда заходят со срочными вопросами ее помощники. Разговор не может быть долгим, об этом я предупреждена заранее: вот-вот приедут телевизионщики записать интервью, потом намечена репетиция, дальше занятие с первым курсом Школы-студии МХАТ, где она руководитель, и так до глубокой ночи.
— В вашем подвале бурная жизнь. Сколько трупп здесь играют?
— Три. Театр так и задумывался “многоголовым”. Эта форма была прописана Эдуардом Бояковым, когда он его создавал. В уставе “Практики” есть замечательные вещи. Во-первых, это театр только современного текста. И второе — нет постоянной труппы. Это площадка для разных групп, разных режиссеров, разных актеров. И мы этот принцип продолжаем. С приходом Дмитрия Брусникина должна была сюда прийти его Мастерская. Ребята уже выпустились, они были знамениты своими спектаклями “Это тоже я”, “Конармия”, и было понятно, что нельзя расходиться, надо оставаться всем вместе. И Капков, тогдашний глава московского Департамента культуры, до своего ухода сделал им ставки и договорился прикрепить их как резидентов в Театр Виктюка на улице Русакова. Но в результате Виктюк от них отказался. Тогда, уже после Капкова, новый начальник Департамента Кибовский договорился, что ребят возьмет к себе театр “Человек”. Но и с “Человеком” не получилось, и тогда бывший директор театра “Практика” позвал Диму с его труппой к себе на площадку. Ребята пришли в театр “Практика” как резиденты и с тех пор так и работают. Потом, когда Брусникин стал руководителем “Практики”, он позвал сюда еще одну молодую группу — “Июльансамбль”. Это тоже выпускники Школы-студии, курс Виктора Рыжакова. А еще до нас в “Практике” работала группа Гриши Добрыгина, это выпускники ГИТИСа (РАТИ), курс Олега Кудряшова. Так и получается, что помимо спектаклей разных режиссеров здесь сосуществуют три группы-резидента. Резидент — это группа ребят со своим репертуаром, фактически театр без места, без своей площадки. Их проекты завязаны только на них, у них свой режиссер, свой художник по свету.
— А вы можете пригласить на постановку режиссера со стороны, как это делают обычные театры?
— Да, у нас так было в этом сезоне со спектаклем “Летели качели”. Нам интересно приглашать на постановку и — параллельно — иметь резидентские группы.
— Мне кажется, одна ваша мастерская могла бы сама заполнить афишу, без резидентов.
— Конечно. Чем уникальна Мастерская Брусникина? Это ребята, которые работают двадцать четыре часа в сутки, им удалось создать мощную, очень продуктивную организацию. Они вынуждены сами заниматься своей судьбой, поэтому они делают столько самостоятельных проектов, и они очень мобильны. Если все их спектакли собрать в одно место, было бы очевидно, что это уже давно сложившийся театр. Если говорить о справедливости, которой на самом деле не существует, в Москве давно сложился театр “Мастерская Брусникина”, он существует вопреки всему.
— Если у вас был сложившийся театральный организм, почему вы позвали на эту площадку еще два коллектива?
— Потому что, напомню, в уставе “Практики” записано: это театр без постоянной труппы. Эта площадка не может принадлежать одному коллективу.
— И вы не стали менять устав?
— Не надо этого делать: в Москве мало свободных площадок и много сложившихся театральных коллективов. Площадок всего три: Центр Мейерхольда, “Практика” (она крохотная), Театр Наций. В этих трех театрах нет труппы. Подумайте: на всю Москву всего три свободные площадки, а должно быть гораздо больше. Поэтому я убеждена, что делать из “Практики” репертуарный театр неправильно. Но также я убеждена, что у Мастерской Брусникина должен быть свой театр. Планируя репертуар, мы понимаем, что выпускать спектакли должна не только Мастерская Брусникина, но и другие группы.
— А Мастерская могла бы открыть свой частный театр, театр на паях или в какой-то иной форме?
— У них и так есть юридическое лицо. Но они площадки могут только арендовать, для своей собственной нужно представляете сколько денег?! И чтобы зарабатывать, нужны большие площадки. Они как могут крутятся.
— Вы как худрук “Практики” вмешиваетесь в работу других групп?
— Нет, конечно. Но мы обговариваем сначала материал, с которым они приходят.
— Марина, я задам вам, может быть, бестактный вопрос, а вы, если не захотите, не отвечайте: с каким чувством вы взяли на себя руководство театром?
— С отчаянием, что еще скажешь. Из чувства долга и... с отчаянием. Потому что я понимала, что если не я сюда приду, то дело Димы не продолжится1. Я не влезала в его работу, но преподавала на этом курсе и помогала, когда Дима просил. Сознательно не влезала в его работу. Я считаю, что когда родственники в одном потоке, да еще руководят, это ужасно. У меня была совершенно своя творческая жизнь, которая мне очень нравилась, Я ставила спектакли в МХТ, в РАМТе, в Театре Пушкина, “Современнике”, “Сатириконе”, в Новосибирске. У меня была очень хорошая жизнь, везде, где я ставила, получалась хорошая компания, команда. И я любила эти спектакли и не собиралась сюда приходить. Но в данной ситуации это было нужно, было необходимо сохранить команду. Я должна сделать так, чтобы этот театр, который мне доверили, развивался, вызывал интерес у зрителя и чтобы не падали его позиции.
— Вы любите и умеете работать с прозой…
— Раньше да, я в основном ставила прозу. Сейчас работаю с современной драматургией. Увлеклась ею, читаю массу пьес, и больше того, мне очень многое нравится.
— А я как раньше слышала, так и по сей день слышу от маститых режиссеров, что они ставят классику, потому что хорошей современной драмы нет. Что, они живут, заткнув глаза и уши? Почему они не читают современных авторов?
— Нет, они читают, но другими глазами. И я ни в кого не кину камень. Хотя бы потому, что моя замечательная подруга-однокурсница Полина Медведева говорит мне: “Присылай мне пьесы”. Она человек современный, читающий, но ей не нравится все, что я присылаю. А потом она смотрит мои спектакли и удивляется: “Ну как ты все это увидела?” Не стоит подходить к современным пьесам со старыми правилами: непременный сюжет, история, эмоциональное воздействие. Сколько раз я слышала: “Где новые Володины и Вампиловы? Их нет!” Да, этих нет, но есть другие. Целый поток! Количество интересных текстов огромно. Последние пять лет я только это и ставлю. И судьба, которая занесла меня в “Практику”, мне кажется очень органичной. С современными текстами я работаю с удовольствием. Сейчас получаю такое количество предложений от разных режиссеров! Мы, к сожалению, не можем себе позволить столько постановок. Жизнь молодого поколения активная, все кипит. Много идей, талантливых людей. Переживаешь, что нельзя дать возможность всем.
— Вы в последнее время ставите исключительно молодых драматургов. Кто уже стал вашим автором?
— Да многие, всех сразу не перечислишь: Анна Батурина, Ирина Васьковская, Дмитрий Данилов. Алексей Житковский. Мы делали читку его пьесы “Лето.док” в МХТ. Сейчас я буду делать другую его пьесу.
— У вас сейчас чрезвычайно динамичный период: театр, резиденты, постановки, Фестиваль Брусникина…
— Да, очень всего много. Даже не осознаем, но когда посмотришь, сколько мы успели за прошлый сезон, сами удивляемся: как это было возможно?! Мы выпустили множество премьер. “Человек из Подольска. Сережа очень тупой” по двум пьесам Данилова сделала я с художником Саввой Савельевым. “Дождь в Ной-Кельне” поставила Полина Золотовицкая (это кудряшовцы, группа Гриши Добрыгина). Другие резиденты, группа “Июльансамбль”, рыжаковцы, выпустили спектакль “Несколько разговоров о”. Еще у нас с актерами Мастерской Брусникина идет “Смерть и чипсы” Дани Чащина. Мы выпустили “Летели качели” Марфы Горовиц. Создали ансамбль “Практика” из молодых музыкантов, которых отобрали по конкурсу. Им интересно не только играть на своих инструментах в оркестре (они одаренные флейтисты, виолончелисты, скрипачи), а развиваться в межпространственном театре. Во главе нашего музыкального направления стоит замечательный композитор Алексей Сюмак. Занимается с этими ребятами Ольга Власова. И это все на энтузиазме, потому что больших денег в театре нет. У нас было уже два замечательных концерта. Набралось столько народу! Играли в двух залах. На днях у нас была первая премьера сезона — “Занос” по Сорокину, режиссер Юрий Квятковский. На мой взгляд, очень интересно. По тому, как в полчаса раскупались билеты на этот спектакль в декабре, понимаю, что мы с Сорокиным попали в потребность нашего зрителя. Это радует, потому что у “Практики” свой зритель.
— А какой у вас зритель? Молодой, образованный?
— Необязательно молодой. Наш зритель — это человек, приходящий к нам за информацией о театре, которую он не получит в других местах. От нас ждут каких-то неожиданных ходов. Но мы разные, “Практика” — это разные режиссеры, разные стилистики, но всегда современный текст. В минувшем сезоне мы провели еще одну потрясающую вещь — лабораторию постдраматургии. Четыре сессии с молодыми драматургами, которые работали отдельно, без режиссеров: со сценографами, композиторами, хореографами и театроведами. Потом показывали это сессиями.
— Почему вдруг без режиссеров?
— Потому что с режиссерами — это проторенная дорога, связка режиссер-драматург известна. А вот интересно попробовать другое: кто на себя возьмет главную функцию и что это будет за театр. Театр развивается, меняется, мы экспериментируем. Нам помогли с этой идеей Фонд Прохорова и СТД. Занимались организацией Аня Банасюкевич, Михаил Дурненков и Евгений Казачков. И получились совершенно неожиданные результаты, они показаны на нашем фестивале в ноябре. Считаю, что это громадная наша удача: организовать свой собственный фестиваль, совместный проект театра “Практика” и Мастерской Брусникина. Мастерская получила президентский грант, а Департамент культуры Москвы дал грант “Практике”. Мы привезли спектакли из Финляндии, Бельгии, из Казани, Новосибирска и даже Хабаровска. И конечно, московские спектакли: все документальное, что связано с Мастерской Брусникина, все что идет в “Практике”. Такая у нас активнейшая жизнь.
— В советские времена режиссеры через классику говорили о современности, поскольку к классике меньше цеплялась цензура. Вам не хочется порой использовать классику для разговора о сегодняшних проблемах, поскольку молодая драматургия более поверхностна?
— Я много про это думала. Я вообще не понимаю разницы между классическим произведением и современным — для меня не существует времени как такового. Любое классическое произведение, если оно мне интересно, для меня современно. Другого критерия у меня нет. Для меня Пушкин современник, я влюблена в этого человека! Никто из нас в жизни не встретит ничего подобного Пушкину, таких людей не бывает! Всем своим устройством он поражает меня! Своей энергией, которая пробивает века! Пушкин — наш современник! Как и любимый Шекспир, как Достоевский.
— Но классика — это то, что отобрано временем. Будут ли востребованы через сто лет те пьесы, что вы ставите?
— Мне это неважно, зачем мне про это думать. Когда берешься за материал, все равно вкладываешь в него свои мысли, свои ассоциации. Свое желание каким-то образом повлиять на ситуацию. Материал должен откликаться тебе.
— Вы часто с воодушевлением говорите о молодой женской драматургии. Думаю, она рассчитана в первую очередь на сверстников.
— Мне так не кажется. Ирина Васьковская с “Уроками сердца” — глубочайшая пьеса2 об отношениях матери с дочерью! Мне нравится спектакль “Кот стыда” из трех маленьких пьес Сапуриной, Васьковской и Тупикиной, я это поставила в РАМТе. “Фронтовичка” Ани Батуриной, я ее ставила в “Современнике” — потрясающая пьеса!
— А пьесу Маши Конторович “Мама, мне оторвало руку” знаете?
— Знаю, конечно. Тема страшного одиночества, она не зависит от возраста. Но мне не только девочки — мне интересны и мужские пьесы. Главное, брать материал, где и тебе есть что сказать. Те же Дмитрий Данилов, Иван Андреев, которых я поставила. Алексей Житковский...
— На меня произвела сильное впечатление его “Охота на крыс”. И его желание отталкиваться в сюжетах от реальной истории своего города. В предыдущем номере “Современной драматургии” опубликована наша беседа с ним.
— В МХТ идет последний мой спектакль “Боюсь стать Колей”, пьеса Ивана Андреева3 — такой успех у зрителя! У меня нет задачи при выборе пьесы остаться на века. Вот есть “Двадцать восемь дней” Ольги Шиляевой — роскошная пьеса с хором, вопящим о женских проблемах. Она взрывает ситуацию, кажется, что она переходит границы дозволенного. Хотя мы живем с этим. Она ведь не только про физиологический цикл — она про мироздание.
— Драматург Ольга Михайлова обвинила “Двадцать восемь дней” в сужении женщины до биологического объекта.
— Это как ее трактовать. Для меня это про Космос, про накопление энергии и потом взрыв — не про женский организм. Бурная реакция, которую имеет пьеса, пусть даже в узком театральном кругу — показатель ее необходимости. Еще меня потрясла пьеса Романа Дымшакова “Ракитянка”, замечательная. Она была в позапрошлом году на “Евразии” и “Кульминации”, ей не дали ничего. Вряд ли кто ее поставит, но это так талантливо! Молодая драматургия не боится выходить за пределы общепринятого, за рамки, и это ценно. Хотя бы ради этого она должна существовать.
— Как вы себе представляете идеальный театр? Когда вы в нем не постановщик, а зритель.
— Очень сложный вопрос, потому что мне как зрителю мало что нравится. Все мои главные театральные потрясения — в прошлом.
— Но вы говорите о многих потрясениях от пьес.
— В идеале я бы хотела, чтобы театр был абсолютно свободным, без страха шел на эксперименты. Чтобы развивался в разные стороны. Чтобы в нем имели возможность спокойно говорить разные художники. Понятно, что мои самые большие потрясения связаны с психологическим театром, хотя не совсем. Меня поразил спектакль “Ворон” Николая Рощина. Я поссорилась со многими близкими и любимыми людьми, когда мне понравился спектакль Андрея Жолдака “За занавесом”. Меня потрясло “Магадан / кабаре” Юрия Погребничко, я смотрела его много раз. Это из последних. Я верю в театр живой. Это в нас вложил Олег Николаевич Ефремов. В одном я уверена: живые люди откликаются на живое.
— Я была на вашей читке “Царя Федора Иоанновича” и все думаю о правоте той и другой стороны и о логике исторического процесса. И Царь Федор, и Иван Шуйский — каждый по-своему — вызывают сочувствие и симпатию. А за Борисом Годуновым — идея государственного обновления, за которую он борется всеми средствами. И мы помним, чем это оплачено и чем закончилось. Мне показалась очень правильным ваша придумка “память места”: вытаскивать из забвения то, что связано с историей Художественного театра и принесло ему славу. И еще ваши мхатовские литературные вечера…
— Они у нас постоянно. Лет двадцать назад мы завели такую традицию. Еще при Олеге Николаевиче, он меня поддержал. Современная поэзия, современная проза. Мы делаем и сборные поэтические вечера, и поэтов по одному: Самойлова, Ахмадуллину, Вознесенского…
— А вы знаете такого драматурга Константина Костенко, который недавно неожиданно скончался, еще совсем молодым? Его вы не ставили?
— Не ставила, но знаю, конечно, очень талантливый драматург, у него есть потрясающие пьесы. “Родина” — мощнейшая пьеса4. И другие.
— Вы недавно с ребятами были в Абхазии и играли “Пролетный гусь”. Знаю, что имели огромный успех. А ведь спектакль уже столько лет в репертуаре МХТ!
— Да, мы его не прекращаем играть. На него билеты раскупаются в первый день, потом не достать, народ его как-то держит и держит.
Спрашиваю у Марины Станиславовны разрешения поговорить о Дмитрии Брусникине. Сейчас работает посвященная ему выставка “Человек размером с дом”, очень интересно выстроенная Ксенией Перетрухиной, необычайно теплая, наполненная любовью и собирающая людей. В одном из залов по периметру проложены маленькие рельсы, по ним непрерывно ходит вагончик. Он преодолевает подъемы и спуски и упорно движется по маршруту. Вагончик-работяга, не знающий передышки. В другом зале я попала на чаепитие с воспоминаниями: длинный стол, за который приглашали всех. Брат Дмитрия Михаил говорил о нем, рассказал, в частности, как Диму чуть не отчислили из Школы-студии.
— А вы, Марина, спасли его, потому что каждое утро приезжали в общежитие с термосом и бутербродами и говорили: вставай, идем репетировать. Правда, так все и было?
— Ну это, конечно, некоторое преувеличение. Дело в том, что Дима пришел в Школу-студию из МИЭТа, где они не привыкли так уж посещать институт, только сессию сдавали, и он не понимал, зачем каждый день ходить на занятия. Дима был очень вольный человек. И в какой-то момент Олег Николаевич Ефремов разозлился, что его никогда нет. А я ездила не одна — вместе с нашим сокурсником. Мы несколько раз искали Диму и привозили в институт. Но не каждый день, конечно.
— На выставке масса фотографий Брусникина в ролях и в жизни, с друзьями, с партнерами по сцене, с учениками. Я обратила внимание, что в спектакле “Три сестры” 1997 года Дима играл Андрея Прозорова. Почему Ефремов дал ему роль слабохарактерного человека, плывущего по течению? Это же не соответствовало его характеру.
— Не знаю... ну, актер не должен всегда играть себя. Ефремов Диму очень любил, Дима переиграл в его спектаклях все главные роли: Иванова, Астрова, Чацкого. Не знаю, это Ефремова надо спрашивать. Наверно, Олег Николаевич хотел, чтобы Дима появился в другом качестве. А Андрея Дима хорошо сыграл.
— Ваша режиссерская жизнь так перенасыщена, что не знаю, уместно ли задавать традиционный вопрос о мечтах и планах?
— У меня сейчас такой период, когда я ничего не хочу, ничего не загадываю. Ни о чем не мечтаю, а только работаю.
— А в прошлом, когда мечтали, как это было?
— Ну тогда возникали идеи, по ним строились планы, у меня был интерес поставить то или иное. Сейчас не так — я четко понимаю, что я должна сделать. Не что хочу, а что должна.
ПОСТРАНИЧНЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ
1Дмитрий Брусникин, муж Марины, скоропостижно скончался 9 августа 2017 года. (Ред.)
2Современная драматургия”, № 4, 2012 г.
3Там же. № 4, 2016 г. (под названием “Пещерный лев”).
4Там же. № 1, 2012 г.