Алексею Житковскому 37 лет. Он родился в Омске, там же окончил химический факультет университета, затем поехал учиться на инженера-нефтяника в Томск, где заболел кинематографом и решил поступить на сценарный факультет ВГИКа. По окончании курса обосновался в Нижневартовске и стал писать для театра и кино. Его пьесы выходили в финал и побеждали на самых крупных драматургических конкурсах и фестивалях: “Любимовка”, “Евразия” (первая премия за пьесу “Мизантроп”, 2015), “Действующие лица” и других. В 2017 году его документальная пьеса “Лета.док” участвовала в проекте “Охота за реальностью” “Театра.doc” и программе МХТ им. А.П. Чехова “Круг чтения” в режиссуре Марины Брусникиной, а также в Екатеринбурге на фестивале “За!текст”. В 2018-м “Горка”1 Житковского признана пьесой года на конкурсе современной драматургии “Кульминация”. В том же году по его сценарию был снят художественный фильм “Звезды” с Виктором Сухоруковым в главной роли. Помимо названных выше Житковский является автором пьес “Дятел”2, “Посадить дерево”3, “Шоп”, “Охота на крыс”, “Битва за Мосул”.
— Алексей, поскольку мы с вами не общались раньше, а только пересекались на фестивале “Любимовка”, надо как-то познакомиться. Для начала расскажите о своей жизни в Нижневартовске. Помимо драматургии у вас есть работа?
— У меня много точек работы. Я преподаю в школе искусств, у нас там отделение фотографии, и я занимаюсь с ребятами фото и видеомонтажом. Еще в кинотеатре работаю, веду разные альтернативные программы, работаю с ребятами, школьниками, пенсионерами, людьми, изучающими иностранные языки. Еще организовал и показываю видеозаписи лучших спектаклей “Золотой маски”. У “Маски” есть партнер — компания, которая показывает в кинотеатрах работы “масочных” призеров. Наш кинотеатр тоже с ними сотрудничает. Благодаря этому в нашем городе мы смотрим спектакли Театра Наций, МДТ, балеты Большого.
— Киноклуб не думали вести?
— Есть у нас киноклуб, уже десять лет я его провожу. Смотрим разные фильмы — и артхаус, и немые картины в живом озвучании джазовых музыкантов. Этим я тоже занимаюсь.
— Потом фильмы обсуждаете?
— Да, конечно. Город у нас молодой, только в 1972 году получил статус города, раньше это было поселение. И когда пришли нефтяники, разрослось до города. Сейчас в нем 270 тысяч. Есть драмтеатр, театр кукол “Барабашка” (его теперь делают ТЮЗом) и третий — любительский, “Обыкновенное чудо”. Со всеми театрами я сотрудничаю. С группой актеров из разных театров мы три года назад начали делать публичные читки современной драматургии. Уже есть своя публика. И театрам это интересно.
В драмтеатре поставили в 2016 году мою пьесу “Посадить дерево”, теперь будут “Горку”. Лаборатория была под руководством Павла Руднева. Мой эскиз победил и его решили ставить. И вот получается сразу два моих спектакля в городе, где я живу — нескромно так.
— А в кукольном у вас не собираются ставить “Охоту на крыс”?
— Пока нет. Но собираются в Московском областном театре кукол.
— “Охота на крыс” — очень сильная пьеса. И страшноватая: детей отправляют убивать водяных крыс и сдавать шкурки. Я недавно прочитала роман “День восьмой” Торнтона Уайлдера. Там говорится об “охоте на крыс” как о розыске беглых преступников, за чьи головы объявлена награда. Вы знали о таком толковании?
— Нет, я об этом не знал. Но где-то слышал это словосочетание, может быть, из истории Германии времен Гитлера... не помню. А потом наткнулся на такой заголовок в газете “Остяко-Вогульская правда”.
— Неужели это реальный факт?
— Да, моя “Охота на крыс” основана на документальном материале. Мне интересна история нашего края, я пытаюсь переработать ее в театральную форму. Такие потрясающие сюжеты вскрываются, когда работаешь с документами! Действительно, такие лозунги и такие активности имели место в 30-х годах на территории Ханты-Мансийского (тогда Остяко-Вогульского) округа. Я пытаюсь заниматься документальной драматургией. В 2017—2018 годах работал над большой пьесой, построенной на статьях газеты “Остяко-Вогульская правда” за 1930—1940-е годы. Прочитал тысячи выпусков. И этот сюжет привлек меня. В первой половине тридцатых велась агитация среди школьников по отлову крыс, водяных крыс, кротов, мышей. Детям рассказывали, как находить, как убивать зверьков. Устраивались соревнования между школами. Мне это показалось жутким и символичным. Из этого сюжета выросла моя пьеса.
— При своей документальности “Охота на крыс” воспринимается сильнейшим художественным текстом с ярким элементом театральности. Очень хочется ее увидеть на сцене.
— Ее должны поставить в Москве в 2020 году, так что сможете увидеть. Я тоже хотел бы на это посмотреть.
— Вы говорили, что ваша мечта — написать такую пьесу, чтобы похожих в театре не было. Я считаю, что так оно и есть. И “Охота на крыс”, и “Дятел”, где герой вдруг, без всякого видимого повода выпадает из нормальной жизни. Разве что “Посадить дерево” — философская притча о выдрессированном поколении отцов и еще не прирученных, соображающих детях — своим сюрреализмом напомнила мне пьесы Нины Садур. Но только лишь формой.
— Мне нравится идея, когда ситуация не нарочито переходит в абсурдную или сюрреалистическую, а постепенно и незаметно становится такой. Я такие истории стараюсь в жизни замечать, даже коллекционирую, чтобы потом как-то развернуть.
— Ваш “Дятел” взят из жизни, имеется прототип?
— Нет, таких прямо историй сумасшествия... нет. Но некоторый автобиографический момент не отрицаю. В ней отразился мой опыт работы в нефтяной промышленности. Отправная точка такая: однажды на каком-то совещании, когда я был нефтяником, я увидел, как у одного человека на лысине отразилась цифра “шесть” — от проектора на презентации. Мне так это понравилось, показалось, что это нечто знаковое для меня. Я забыл, о чем было совещание, а это помню.
— Но это не вышибло вас из седла, вы не отказались от нормальной жизни, как ваш Дятел?
— С ума я не сходил.
— Приступая к работе, вы уже представляете себе фабулу целиком?
— Во многих случаях я сам не знаю, чем закончится пьеса. Вообще не было такого случая, чтобы я сразу знал финал. Для меня это скорее дорога, которая куда-то ведет. Путь. Мне важно, чтобы в пьесе это “приглашение к путешествию” сохранялось. Для этого необязательно, чтобы было понятно, куда мы идем. Но ощущение путешествия мне интересно.
— Из ваших пьес самое большое внимание театров привлекла “Горка”, она очень внятная и находит отклик у многих. Поставлена примерно в десяти театрах. И вдруг я натыкаюсь в одном вашем интервью на то, что вы хотите написать авангардную пьесу, которую никто бы не понял.
— Не думаю, что драматургу (ну, мне, по крайней мере) обязательно быть понятым, в смысле понятным. Главное, наверное, чтобы он сам себя понимал. Меня в драматургии больше интересует другой аспект — это некое исследование, вопрошание той или иной темы, ситуации.
А по поводу своих “хотелок” — у меня две мечты. Написать авангардную, новую историю. Историю, которой еще не было в театре. И вторая — противоположная — написать простой и ясный текст о любви. Вот как “Пять вечеров”. Про любовь у меня пока не получается.
— Будучи дипломированным инженером, имея семью и приличную зарплату нефтяника, вы поступили во ВГИК. Как это получилось?
— Случайно.
— Не лукавьте, Алексей, так не бывает. Что-то вас к этому подтолкнуло?
— Я учился в Томске на нефтяника и не собирался уходить. Там был киноклуб, он и сейчас существует. Его ведет замечательная женщина, киновед Ада Бернатоните. Она кандидат искусствоведения, тоже закончила ВГИК. Я стал туда регулярно ходить, заинтересовался кино, много смотрел — тогда была эпоха видеопроката, надо было доставать видеокассеты. У меня началась двойная жизнь. Днем я учился перерабатывать нефть, а вечерами смотрел Пазолини, Антониони, Бергмана. Конечно, это во мне отпечаток оставило, культурный след. Прошло шесть лет, и я поступил на сценарный во ВГИК.
— С первого раза?
— Да. Там надо было написать какие-то рассказы — я написал. Мастером у меня был Леонид Нехорошев, сейчас его уже нет в живых. Он был в возрасте, восемьдесят лет, тем не менее он очень серьезно с нами занимался, и это была потрясающая школа. В течение двадцати лет он был главным редактором “Мосфильма”, и “Калина красная” Шукшина, и “Зеркало” Тарковского снимались под его редактурой. И что бы ты ни принес Леониду Николаевичу, он все рассматривал всерьез, и тебе приходилось соответствовать, ты не мог принести ему какую-нибудь поделку. Он врубался в каждое предложение, вплоть до запятой, все словесные обороты вычитывал, вычеркивал. Это было очень круто. К сожалению, это все кончилось. Леонид Николаевич очень сильно повлиял, я думаю, не только на меня.
— Кто из ваших сверстников-драматургов вам интересен, близок?
— Не скажу, что я все читаю. Мне нравятся какие-то вещи. Бывает достаточно одной пьесы, чтобы автор стал интересен. Мне нравится пьеса Марины Дадыченко “Карась”, она была на “Любимовке”, “Лес на горе печали” Елены Шабалиной. Нравятся пьесы Андрея Иванова “Это все она”, “С училища”4. Олжас Жанайдаров нравится.
— Когда я смотрела фильм “Звезды” по вашему сценарию, у меня возникала параллель с пьесой Олжаса “Магазин”. Там тоже героиня приезжает на заработки в Москву. Но в “Магазине” жестокий, абсолютно безжалостный мир. А в ваших “Звездах”, как в сказке: герой хорошо относится к людям, делает добро, и многие ему платят тем же. Он несколько раз оказывается счастливчиком в очень несчастливых обстоятельствах. Это дары судьбы, но сам герой их заслужил. Виктор Сухоруков играет своего “Гагарина” пронзительно.
— Скажу вам откровенно: сценарий писался довольно жестким, но режиссер Саша Новиков, как и главный наш герой, из Ташкента, и ему этот восточный мир, с его орнаментальностью быта, дорог. Он, когда снимал, все эти вещи смаковал и не мог делать так жестко, как у меня написано, потому что он знает этих людей не так, как я. Для меня эта история фактически придуманная, а для него — личная: он тоже приехал из Ташкента, работал на стройке. Поэтому он тепло вложил, а должна была быть такая драма-драма. А вышла драммеди, там есть комические моменты.
— Вы говорили про свои краевые исследования. У вас определенная тема?
— В нашем Нижневартовске есть организация “Истоки памяти”, связанная с восстановлением правды о советских репрессиях. Это бабушки и дедушки либо сами репрессированные, либо дети репрессированных. Меня эта тема волновала, я читал Шаламова, Гинзбург, Солженицына, интересовался историей своей семьи, в ней тоже есть репрессированные. Познакомился я с этими людьми, но просто познакомиться не получилось — нужно было помогать, вместе работать. И так получилось, что я снял небольшой фильм, документальный, об этих людях, интервью с ними. Эти люди в течение десяти лет хотели установить памятник жертвам политических репрессий. А у города своя идеология: город наш молодой, комсомольский, никаких репрессий там не могло быть. И я снял фильм про то, какие прения происходят вокруг этого памятника. Он у нас в “Артдокфесте” даже участвовал.
— Кто был против памятника?
— Прокоммунистические силы. И просто некоторые горожане возмущались. Эстетические были вопросы. Этические — зачем устанавливать памятник об этом страшном периоде. Зачем пугать молодое поколение, создавать негативный образ страны. Получилась прямо такая древнегреческая история вроде истории Антигоны, которая хочет похоронить брата, а по закону этого сделать нельзя. Было страшно. Тем не менее, памятник установили, и мы сняли фильм. А потом я из этого сделал еще пьесу, потому что было очень много интервью и мне хотелось это в театральную форму облечь. Пьеса называется “Лета.док”, в смысле реки забвения Леты. И мы даже с ней немного поездили, в “Театре.doc” показывали эскиз, и Марина Брусникина со своими ребятами сделала читку. И так все началось и пошло: я не просто взял интервью у этих людей и ушел, а остался с ними навсегда. И недавно в нашем городе произошла страшная трагедия: женщину, которая возглавляла это общество, Лидию Станиславовну Таскаеву, убили. Замечательную женщину! Ей был семьдесят один год.
— Это спланированная акция?
— Нет, случайное бытовое убийство. Пьяный человек пришел к ней на дачу, попросил деньги на водку. Она дала ему, но при этом что-то сказала, и он ее забил палкой до смерти. У нас весь город до сих пор в шоке, и я тоже не могу никак отойти. Мы с ней дружили.
— А кем она была?
— Психолог, работала с педагогами города. Одной из первых занялась проблемой СПИДа в нашем округе. Когда вышла на пенсию, возглавила “Истоки памяти”. Она сама была дочерью репрессированных. Ей удалось очень много для людей сделать. И благодаря этим людям я занялся историей нашего края. Начал изучать старые советские газеты. Несколько лет этим занимался и сделал монтаж из газетных вырезок за десять лет, с 1931 по 1941-й. Газета отражает события не только местные, но и происходившие в стране. И по этим материалам написал пьесу “Шоп”, по-хантыйски это означает “правда”. А потом написал “детский” вариант — “Охоту на крыс”.
— Ничего себе “детский” вариант! Вы не боитесь браться за страшные темы? Я недавно смотрела в “Школе драматического искусства” вашу “Битву за Мосул”5. Признаюсь, еле выдержала до конца, ушла в болезненном состоянии. Ненависть к войне выражалась призывом героини не рожать детей, ибо они — пушечное мясо. И все это сопровождалось растерзанием кукольных младенцев, выламыванием и разбрасыванием ручек-ножек.
— Это был не призыв, а скорее вопрос. Скажу честно, на меня произвело впечатление, как из этого текста для чтения режиссер Александр Огарев сделал столь зрелищный спектакль. Там мощнейшая хореография, современная. Спасибо Анастасии Кадрулевой, хореографу. Большой актерский ансамбль. В общем, сложная почти двухчасовая работа. Я был по-настоящему удивлен. Я этот текст писал как монолог с самим собой. Такая форма, где сам задаешь себе вопрос за вопросом и сам пытаешься ответить. А получилось такое батальное полотно. А по поводу интонации спектакля — я не думаю, что эта тема должна нравиться, не думаю также, что она должна дарить какую-то надежду, свет. Мне кажется важным просто говорить о войне, честно, неприкрыто. У нас эта тема жестко табуирована. Ее просто нет. Мне самому нужна такая шокотерапия. Я бы ходил на этот спектакль. Надеюсь, я не одинок.
— Да, говорить о войне надо обязательно. Военная тема, бряцание оружием льется на нас изо всех средств информации. Но любой протест без надежды обесценивает ваши усилия. Трагедия должна закончиться катарсисом.
— Согласен с вами.
1 “Современная драматургия”, № 1, 2017 и № 2, 2018 — соответственно. (Здесь и далее прим. ред.)
2 Там же. № 1, 2019 г.
3 Там же. № 1, 2017 г.
4 Там же. № 1, 2018 г.
5 См. в этом номере рецензию на спектакль. С.