В пространстве Новой сцены Александринского театра состоялись показы выпускников последнего призыва драматургической мастерской Натальи Степановны Скороход.
Название десятичасового марафона, “Дрампластинка”, соответствовало формальному воплощению пьес — эскиз-читка. Семь драматургов представили на суд зрителей разноформатные тексты о жизни, смерти, любви, времени и кризисе собственной идентичности. Объединяющим моментом всех произведений стало неизбывное желание авторов размыкать границы жесткого аристотелевского каркаса с завязкой-кульминацией-развязкой. И уверенное увиливание от громких кульминаций. Героями пьес “скороходов” стали люди, выдернутые из повседневности, но продолжающие ее описывать и рефлексировать на тему нее — текстами, песнями, стихами, экспериментальными операми. Что любопытно, это достаточно стертые по возрастным критериям люди (от 18 до 45 лет), не потерявшие себя (как например, Мальчик Василия Сигарева из “Пластилина”), но внезапно споткнувшиеся о скоротечность времени. И здесь видится странный временной виток в прошлое — драматургию начала ХХ века с ее подтекстами, неочевидными, словно размазанными по тарелке противостояниями и самое главное — резким столкновением человека и времени. Вспоминаются два важных тезиса Б. Зингермана о чеховской драматургии, столь же применимые к новому материалу. Первый про героя как группу лиц: “У театральных героев Чехова эти искания отличаются двумя особенностями. Во-первых, смыслом жизни в его пьесах озабочены люди, казалось бы, ничем не выдающиеся, погруженные в мерный поток обыденности; они образуют “группу лиц” — выражение Мейерхольда, — объединенную общей судьбой, общим настроением. А во-вторых, духовные искания чеховских героев приобретают чрезвычайно напряженный, поистине драматический характер. Этот неиссякаемый драматизм рожден все более крепнущим ощущением, что в многовековой истории России наступают пограничные сроки, когда надолго, может быть навсегда, определится ее будущая судьба”.
И второй, особенно важный для нас, про время: “Герои Чехова оказываются на сцене в момент трагического отрезвления, когда с внезапной пугающей ясностью осознают, что жизнь коротка и прожита не так, как следует, и что переделывать ее, кажется, уже поздно. Вот почему с таким отчаянием, так горячо и поспешно подсчитывают они свои годы, раздумывая об уронах, нанесенных временем”.
То есть новая молодая драматургия, выросшая уже не в посттравматическом, постсоветском обществе, а значительно позже, в “ровные” двухтысячные, перестала будить публику документальными пьесами и кровавыми сюжетами. А напротив, сосредоточилась на жизни среднестатистического человека, в меру скучного и достаточно образованного.
Живым тому подтверждением является пьеса Полины Коротыч “Я на Гороховой, а все на даче” (режиссер эскиза сам автор). Это музыкальная-ритмизованная композиция о разных героях — мальчиках, девочках, продавцах торгового центра, родителях и детях, которые проживают свою жизнь, говорят одни и те же фразы, с невероятной быстротой несутся по магистрали времени. Словно для подтверждения скоростного метража пьесы режиссер пригласил в эскиз группу художников мультимедиа из КИТа, которые вторым планом к читке нарисовали черно-белый клип, главным действующим лицом которого является прямая линия. Она то превращается в слово, то сворачивается в круг, множится, двоится, растворяется в титрах. А тем временем на первом плане звучит текст пьесы, отдаленно напоминающий вырыпаевский верлибр.
Еще один эксперимент — пьеса Ольги Потаповой “Подвиг”, воплощенная как опера-инсталляция. История мужчины, совершившего подвиг в метро (остановившего поезд), буквально распадается на звуки и шумы. И для визуализации подобного эксперимента режиссер Петр Чижов приглашает композитора Даниила Посаженникова, прописавшего отдельную партию мужчины и женщины, а сам текст ежедневного путешествия героя под землю отдает на откуп проектору. Такой синтез двух абсолютно разных театральных культур и эстетик рождает современную оперу с оригинальным сюжетом и героями. А литературный текст, уравновешенный музыкой, высветляет очевидные отсылки драматурга к “Улиссу”.
Еще одним важным экспериментом стала работа Гули Насыровой “Пакетик, который хотел быть нужным” в режиссерской интерпретации Петра Чижова и команды театрального проекта “Квартира”. В ней “особенные” актеры (люди с расстройствами аутистического спектра) вместе с профессиональными исполнителями прочитали историю о мусорных отходах, наделенных душой и не желающих бездумно разлагаться двести лет после одноразового использования. Иносказательность текста и ситуации, выраженная в очевидно слабом положении “иного” человека в России, позволила эскизу прозвучать вполне конкретно и объективно. Без лишних сантиментов и литературных метафор.
Жуткую хтоническую тоску по утраченному раю представил режиссер Роман Муромцев и драматург Тимур Насыров пьесой “Нелюбинка”. В ней история разворачивалась на два плана: в виде сказки-страшилки и подлинной истории ребенка, подвергающегося насилию со стороны взрослых. Режиссер размножил количество миров до пяти, добавив блок медиаинсталляции дороги на четырех экранах, разграничив на сцене отсек с двумя маленькими детьми, играющими в салки, и выставив барную стойку с тремя авторами-повествователями. И таким витиеватым образом странный монодраматический текст превратился в экзистенциальный трип — путешествие зрителя в жуткое потустороннее измерение с образами, отражениями. Свистящими-скрипящими звуками и лающими собаками. Страшно и безысходно, как ‘Черное молоко” или “Жить” Василия Сигарева.
Продолжением темы потустороннего, ирреального стала работа Ильи Деля и Стаса Редкова по пьесе “Краткая танатология” Лидии Головановой . Это пьеса в пяти новеллах, рассказывающая о смерти и жизни как одной из форм умирания. При довольно пессимистичном описании фабулы весь текст строится на достаточно ироничных скетчах разных людей о неизбежном цеплянии за жизнь в этом исключительно странном мире. Илья Дель выбирает жанр “концерта на костях” или, сказать точнee, концерта в морге, по ходу действия которого перед нами на каталках проносятся разные судьбы прекрасных и не очень тел. А в финале герои не умирают, а напротив — рождаются подобно хлебной опаре, выросшей из чрева одной из героинь.
Диаметрально противоположным материалом, представленным выше текстам явилась бытовая пьеса Ирины Уманской “Страна Счастливых” в постановке Михаила Архипова. В ней герои с завидной настойчивостью кружат по городу в поисках стоматологической клиники, чтобы выдрать зуб мудрости. Претерпевая ряд неудач, они ссорятся, мирятся, разговаривают о жизни тленной и прекрасной, но глобально ничего не меняют. Все они немного несчастливы и чуть-чуть одиноки. Предельно простой эскиз, сделанный как читка в кабине воображаемого автомобиля, проиллюстрировал текст и уступил дорогу следующей постановке.
Пьеса “Ноябрьск-2” Марины Дадыченко (режиссер Егор Закреничный) — эдакое “Путешествие из Петербурга в Москву”, с лирическими отступлениями и размышлениями о возможных перспективах. Это, безусловно, хорошо сделанная пьеса (в позитивном смысле этого слова) с прописанными ролями, обстоятельствами и миниконфликтами. Возможно, именно поэтому эскиз к ней превратился в настоящую открытую репетицию будущего спектакля с простроенными мизансценами, диалогами, многоточиями и паузами.
Резюмируя, можно с уверенностью сказать, что новые “скороходы”, или “драмoходы”, как их называет мастер, работают в сложном и продуктивном диалоге не только со временем сегодняшним и культурой постмодерна, но и с веком ушедшим, почившим в песке воспоминаний. И эта странная перекличка, требующая от автора определенного культурного бэкграунда, радует как зрителей искушенных, так и простую публику, пришедшую послушать новые истории. А время, стремительно убегающее вперед, останавливается и делает очередной виток на бесконечной спирали жизни.