В контексте возобновляющихся то там, то тут разговоров о легализации проституции в нашей стране представляется очень важным появление в Березниках спектакля по “Яме” Куприна. Это гневное и горькое высказывание стремится закрыть для зрителей тему торговли человеческим телом.
Сцена пуста — ни стен, ни дверей, ни окон. Как плац. Принципиальное отсутствие какого-либо частного пространства. Все на миру, на виду (художник Татьяна Кудрявцева). Несколько кроватей — поле боя между полами, который заранее проигран. И светлая кисейная вертикаль, устремленная к небесам, как последняя надежда. Атласные покрывала, изящные платья девушек (только полукруглые расходящиеся полы не скрывают белизны нижних рубашек, кричащих о сути профессии) — лицевая сторона заведения. Обратная, грязная, исподняя — открывающиеся в глубине ряды умывальников, где “жрицы любви” смывают пот, приводят себя в порядок, где моет руки доктор перед еженедельным осмотром. Именно там открывают девушки свои страшные секреты, именно там происходят их неловкие попытки свести счеты с жизнью. Эта двойственность, заложенная в ткани спектакля (режиссер Андрей Шляпин), становится его тайным шифром. Так, на первый взгляд, молоды и прекрасны обитательницы “веселого дома”: горячая, искренняя, но уже надломленная Женька (Софья Демидова), опасная Тамара (Ольга Любицкая), взрывная Манька (Серафима Баранова-Кивилева), наивная Любка (Надия Ахунова), мудрая Соня (Наталья Соколова), многоопытная Генриетта (Марина Спирина), испуганная Паша (Мария Сидорова), жесткая, педантичная Эмма (Мария Шлейхер). Но у каждой оказывается своя трагическая история, приведшая ее в недра дома, где подвергаются ежедневному насилию их тела и души. Вырваться невозможно, а мечты о рае приобретают форму все того же “пансиона”, где все клиенты сплошь “графья”, а каждую неделю — свадьба. Двойственность существования проявляется и в двух танцах, обозначивших две ипостаси бытия девушек. Первый — тайный, в наушниках, под слышимую только им музыку, в каком-то смысле танец души. И второй — когда спущенные наушники превращаются в ошейники-чокеры — изломанный механический танец несвободы, танец профессии. В спектакле нет натуралистических подробностей, “клубнички”, смакующей скользкую тему. Это очень целомудренный спектакль, где все сцены секса и насилия решены условно, что не делает их менее страшными. Собственно, сексуальный акт отыгрывается с помощью встряхивания шейкера, воспроизводящего равнодушие и механистичность купленного за деньги соития. Все женщины здесь — жертвы. Все мужчины — предатели, даже самые лучшие. Писатель Сергей Платонов (Алексей Колупанов) только разглагольствует, но не делает попыток спасти открывшуюся ему Женьку. Его приятель Василий Лихонин (Михаил Купрыгин) в роли спасителя Любки оказывается еще менее состоятельным. Член их компании Борис Сабашников (Василий Гусев) и вовсе без стеснения пользуется плодами продажной любви, не забывая презирать всех проституток скопом. Сцена “потребления услуг” поставлена без единого касания. У левого портала Тамара обнимает Сабашникова со спины, осторожно снимая с него пиджак. Он же поддерживает беседу с Манькой, стоящей у правого портала. Манька раздевается до рубашки и рассказывает ему типичную историю “падения”, удовлетворяющую мужское любопытство, — это тоже входит в стоимость услуг. Разговор окончен, пиджак надет, конец сеанса. Маленький еврей Найман (острая характерная роль Дмитрия Поддубного) ходит в “дом” к своей невесте, не имея возможности не только вырвать ее оттуда, но даже заплатить за час уединения. Юный поклонник Женьки Коля Гладышев (Александр Зубенин) в какой-то миг кажется если не спасителем, то, по крайней мере, искренне влюбленным мечтателем, легко взмывая вверх по кисейной ткани. Но появление Гладышева-старшего (Андрей Кирпищиков) — высохшего, пылающего ненавистью — разрушает иллюзию. Даже разоблачение его как растлителя уже не может ничего ни исправить, ни изменить в судьбе обреченной на гибель девушки. Пожалуй, самый человечный из мужского населения спектакля — опустившийся пьяница Ванька-Встанька (Евгений Любицкий), уже неспособный сожалеть о своей пропащей жизни, но еще не пропивший сострадания к людям. В его отцовской нежности к отчаянной Женьке скрывается какая-то своя личная потеря и горький опыт. Именно Ваньке доверяет режиссер финальный авторский текст о несоответствии прекрасного мира, созданного для лучшей жизни, и трагичности человеческого существования.
У спектакля есть эпилог. На поворотном круге — стайка бегущих девушек. Они бегут из последних сил, пытаясь удержаться на поверхности, стремящейся их сбросить. Они бегут под “Песни нелюбимых” Бориса Гребенщикова: “Мне больше не нужны Твои тайны бытия / Просто посмотри мне в глаза / И скажи, что это воля Твоя”. И в этот момент я понимаю, про что этот спектакль. Я понимаю, про что этот театр.