Пусть лучший спектакль по-прежнему тот, что разыгрывается в голове, но если он строится при этом вокруг устойчивого образа, определенного культурного кода, то разночтений гораздо меньше. Этих разногласий может быть больше, чему пример — дебют Андрея с “Репетицией оркестра”, премьерой, приуроченной к юбилею Таганки. Тогда часть публики, не принявшая спектакль, выступила вполне в духе феллиниевских персонажей, режиссером лишь подразумеваемых. Провокация вкупе с манипуляцией — вот слагаемые условного метода Стадникова. Но если раньше эта стратегия была направлена преимущественно на зрителей, то в своих последних работах он все заметнее смещает акцент на исполнителей. Так было в “Родине” на подмостках ЦиМа, за которую он, кстати, только что получил “Золотую маску” в номинации “Эксперимент”. Еще заметнее эта тенденция проявилась в его антимюзикле “Мы кружим в ночи, и нас пожирает пламя”, поставленном в SMART-библиотеке имени Анны Ахматовой на Крылатских холмах.
В оригинале “Мы кружим в ночи...” — палиндром на латинском языке, описывающий существование мотыльков. Именно его вынес в название своего последнего, 1978 года, фильма Ги Дебор, используя как метафору и человеческой жизни. Именно с изучения Ги Дебора, в первую очередь его “Общества спектакля”, и приступил Андрей Стадников и его постоянная команда к во многом новой для себя работе — проекту “Основано на реальных событиях”, посвященному изучению повседневной жизни Крылатского, одного из самых больших спальных районов Москвы.
Всю весну 2019-го участники рабочей группы, в которую вошли постоянный соавтор Стадникова композитор Дмитрий Власик и художница Шифра Каждан, а также местные жители, гуляли по окрестностям, обсуждали Ги Дебора и уже под заданным “пораженческими” текстами француза углом рассматривали и свою жизнь, и жизнь района, спорили и не соглашались. Именно этот конфликт и такие “качели” — лобовое столкновение критики сложившейся ситуации и реакции на нее участников этой ситуации — и были, по-видимому, заложены в самой идее “ситуационистского” (в данном случае уже в гидеборовском изводе) эксперимента. Для него Крылатское, в силу своих особенностей, подходило как нельзя кстати: в районе нет промышленности в каком-либо виде, все его предприятия, организации и учреждения занимаются лишь обслуживанием населения. Такая специфика сказалась и на его социальной структуре — это, согласно уже Ги Дебору, “публика, которая не особенно буржуазна и вряд ли является пролетарской”. Именно эту аудиторию он анализирует в своем фильме, отмечая, как реклама навязывает ей стереотипы поведения, в числе которых и посещение кинематографа: “Люди, которые любят жизнь, ходят в кино”. На что философ замечает: “Но если и эта жизнь, и это кино в равной степени убоги, то имеет ли какое-то значение тот факт, что первую заменяют второй?”
Насколько убога ее жизнь и правомочно такое заявление, да еще, как это ни парадоксально, прозвучавшее с экрана, ответить “публика” французскому мыслителю “в кадре” не смогла. А Стадников такую возможность своим героям и соавторам предоставил: “Мне показалось, вы считаете, что мы, если взять массу, достаточно грустно живем и надо как-то противопоставить это мыслям философа. А я человек, наверное, более позитивный. Я очень сосредоточен на своей семье, на своей жизни...” — цитаты из предваряющих постановку бесед использованы и в программке, и в самом спектакле. Собственно, он и представляет собой набор цитат, причем цитат повторяющихся — это и сыгранные сцены из повседневной жизни, и авторские (актерские) рассказы-комментарии об этой жизни, и прочитанные отрывки из “Общества спектакля” и “Мы кружим в ночи...”
Для этой постановки в библиотечном зале “ХоллМЫ” частично воспроизведен интерьер вроде бы типичной квартиры якобы условного жителя Крылатского — пара диван-кроватей, кресло у постоянно включенного телевизора, холодильник и кухонный стол, гладильная доска и книжный стеллаж. И — до поры закрытые жалюзи на окнах, напротив которых устроены зрительские места. Но смотреть предстоит на серию бесконечных подъемов, переодеваний, приготовлений завтрака, просмотра телепередач, отхода ко сну... Так продолжается почти час, пока не складывается впечатление, что на этом предельно минималистском, репетитивном приеме и держится вся постановка. Но держится при этом еще и на том внутреннем знании, которое наполняет смыслом все перемещения персонажей — видимо, именно такого способа существования на сцене и добивается уже второй, считая “Родину”, спектакль подряд Стадников от участников, проводя с ними длительные подготовительные беседы (“чтобы актеры могли за что-то зацепиться”).
Но затем эта, словно по Беккету смоделированная, структура внезапно ломается. Причем не сюжетно — все продолжают двигаться в заданном режиме и по известной уже схеме. Но одна из пожилых участниц, к монотонной декламации которой публика успела привыкнуть, вдруг начинает под фортепианный аккомпанемент Дмитрия Власика все отчетливее и мелодичней пропевать свой монолог с рефреном “Повседневность — это ад”. С этого момента и начинается тот самый антимюзикл, в котором все и всё поют, включая тексты Ги Дебора. Все это в целом весьма напоминает постановки Кристофа Марталлера — по сути, больше “Убить европейца”, по форме — “Знакомые лица, смешанные чувства”. Благо последний спектакль в Москве был показан дважды: в записи на фестивале “NET-2018” и вживую на “Золотой маске-2019”. С той принципиальной разницей, что в работе Стадникова сотоварищи совсем не чувствуется столь свойственной для высказываний упомянутого швейцарца язвительности и желчи. Напротив, здесь видно, насколько уважительно относится команда постановщиков к своим актерам, а также их прототипам (каждый благодаря яркой балаклаве представляет не только себя и свою историю, но обобщенного жителя района). При этом каждый остается не только в привычной среде и одежде, но и при своем мнении. Да и в здравом рассудке: ведь как бы ни был суров “философский приговор” такому схематизму жизни, но нельзя же перестать спать, завтракать и чистить зубы по утрам. Зато можно сменить оптику, благодаря которой сквозь монотонный быт станет прорастать бытие. Ведь даже такая жизнь со своими повседневными ритуалами обретает смысл, точнее, становится более осмысленной, если просто всматриваться в нее. В ее ритме, оказывается, легко отыскать не только мелодику, но и отголоски вечного, включая всевозможные отсылки к классике, будь то цитата из Гете про “остановись, мгновенье” или из Ницше про взгляд в бездну. И тут уже Стадников позволяет себе автоцитату из спектакля “СЛОН”: в финале все жалюзи подняты, выключен свет и окна приоткрыты — зрители впитывают панораму вечернего Крылатского со всеми его звуками и запахами.