М.: Новое литературное обозрение, 2019. Том 1 — 702 с., том 2 — 722 с.
Две книги с портретами на обложках. В этих текстах — отражение творческой жизни авторов и созданного ими “Театра.doc”.
Двухтомник вышел на удивление быстро — через год после смерти Угарова, обрушившейся как сель в горах и раздавившей многих. А со смерти Греминой (уже не столь неожиданной: последнее время Лена почти не вставала) прошло и того меньше. Эхо их ухода отозвалось по всей стране и даже дальше — в Европе и Америке. Сын Миши Иван Угаров и сын Лены Александр Родионов вместе с Еленой Ковальской сумели за этот срок разобрать архивы и выпустить двухтомник. Благодаря компьютеру многое оказалось доступно. Но естественно, вошло не все написанное. Точно не знаю об угаровском наследии, а о Греминой могу с уверенностью сказать: как минимум две ее пьесы в двухтомник не попали. Одну — “Сон на конец свету”1 про Ивана III и Софью Палеолог — я в конце 90-х принесла в Театр Ермоловой, где ее поставил начинающий режиссерскую карьеру Гарольд Стрелков. Вторую, по Достоевскому, вокруг сюжета и персонажей “Преступления и наказания”, Лена написала году в 90-м по заказу Юрия Погребничко. Поставлена она нигде не была, машинописный экземпляр осел в архиве театра, его и найти-то непросто. А персональными компьютерами мы тогда еще не обзавелись.
К счастью, наиболее значимые произведения в двухтомник попали, и адекватное представление об Угарове и Греминой как драматургах эти книги дают. Но оба они больше чем драматические писатели. Оба столь значимы для многих, для театра, телевидения, кинематографа и для российского общества в целом, что издание их пьес — лишь ступень к осознанию их истинной роли. И если пьесы Угарова уже выходили отдельной книгой, то для Греминой это первое издание ее драматургии. Как человек большого достоинства, никогда не тянувший на себя одеяло, она давала дорогу другим. Молодежь в “Doc’е” не подозревала, что на премьеру ее пьесы “За зеркалом” в Художественном театре приходил Борис Ельцин, а в афише МХАТа на тот момент она была чуть не единственным живым автором.
Открывается двухтомник подробной замечательной аналитической статьей Марка Липовецкого “Театр времен Греминой и Угарова”. Сильно сказано, не правда ли? Мы знаем “театр времен Шекспира” и “Театр времен Нерона и Сенеки” (пьеса Эдварда Радзинского). Так вот в какой ряд они попали. И попали заслуженно, ибо создали помимо драматургии целое направление, где флагманом стал “Театр.doc”.
Оглянемся назад, на 70—80-е годы, когда еще не родилось новодрамовское направление. Что было в отечественной драматургии? “Новая волна”. Мощное течение, выплеснувшее плеяду советских авторов: Валентина Арро, Александра Галина, Алексея Казанцева, Людмилу Петрушевскую, Людмилу Разумовскую, Виктора Славкина, Аллу Соколову... “Новая волна” принесла новых героев и новый тип конфликта. (Даже название у Арро было говорящим: “Смотрите, кто пришел!”.) Но эти авторы не требовали нового театра — их пьесы вполне могли идти в старых.
Угаров же, к середине 90-х написавший свои замечательные пьесы “Голуби”2, “Правописание по Гроту”3, “Газета “Русскiй Инвалидъ” за 18 июля...”, подошел к этому вопросу кардинально. Его пьесы явно опережали театр того времени, и Угаров сказал: “Придется менять парк режиссуры”. Я думала, это шутливая бравада. Но Миша слов просто так не бросал — он начал с того, что сам поставил свою пьесу “Обломoff” в Центре драматургии и режиссуры, а потом — “Потрясенную Татьяну” Лаши Бугадзе во МХАТе. Так Угаров проводил в жизнь свою идею обновления отечественного театра.
Когда я подружилась с ними, Гремина и Угаров еще не были мужем и женой. Жили в разных городах: Лена в Москве, Миша в Кирове. У обоих были семьи, сыновья, и они не сразу решились на развод. Знаете, что позволило им решиться? То, что они простояли день и ночь в августе 1991-го у Белого дома. В общей цепи, когда люди у баррикад брались за руки и не были уверены, что вернутся домой. Эти дни неудавшегося переворота явились для многих катастрофой, в трактовке Угарова. В своих лекциях молодым драматургам он рассказывал: “Цепь событий в драме приводит к катастрофе. К тому, что меняет героя навсегда, он становится другим и не может жить как прежде. Это центр драмы”.
Для Миши и Лены 19—21 августа 1991 года стали днями перелома. Они почувствовали вкус свободы, свое право на свободу. Они поменяли жизнь.
Миша переехал в Москву, снял комнату в коммуналке в районе Автозаводской. Там родился его “Оборванец” — пьеса о людях, подглядывающих в чужие окна, ворующих чужую жизнь, вместо того чтобы сделать собственную. В “Оборванце” Угаров создал новый литературный тип героя / антигероя. Его бездельник Леша, которому лень даже выйти купить чая, добивается полного краха для человека, у которого есть все, чего нет у Леши: налаженный дом, красивая жена, элегантное черное пальто. И все Лешино торжество — в унижении этого человека, в том, что из-за Леши он запил с горя, его бросила жена, а прекрасное пальто порвано и валяется в луже.
Герои Угарова — не герои, они чаще всего слабы и не умеют сделаться счастливыми. Таков Иван Павлович в “Русском инвалиде...” — тонкий, деликатный интеллигент, бывший журналист, обожженный неудачной любовью до того, что не может никого видеть, даже выйти на улицу. Боится жизни и не выходит из дома и другой герой Угарова — Обломов из “Смерти Ильи Ильича”. Он прячется в “домик” из двух сложенных над головой треугольником ладошек. Это любимые автором персонажи, он прощает им слабость. А Лисицына из “Зеленых щек апреля” — зловещего типа, шутя разрушающего планы, а может, и всю будущую жизнь юноши — автор наказывает. Его будущее — стать “чучелком”, и эта мощная метафора ставит все точки над i в одной из лучших пьес Угарова.
В молодости Угаров и Гремина писали пьесы на исторические сюжеты, с конкретными историческими персонажами. Пример первый — Григорий Отрепьев в “Голубях” Угарова. Про Лисицына и Крупу — лишь намек, но внятный. У Греминой — Екатерина Великая в пьесе “За зеркалом” и танцовщица-шпионка Мата Хари в “Глазах дня”. Позже Гремина написала “Братьев Ч.” про семью Чеховых с Антоном Павловичем, которого они все дружно оседлали. Но чем дальше, тем больше им обоим становится важен сегодняшний день — здесь и сейчас. Они понимали, насколько это опасная зона, но именно она особенно интересна для искусства. “Театр как продолжение жизни — это мещанский театр, — говорил Угаров. — Театр должен иметь прямое отношение ко мне, раздражать, говорить со мной. Труднее всего отрефлексировать реальность”.
Так они — не без помощи лондонского театра “Royal Court” — подошли к созданию своего “Театра.doc”, который открыл в России новую театральную эру. Страсть к документу, к факту оказалась заразной — “дети” “Театра.doc” множились, и сам он стал востребован. Ведущие театральные школы перенимали идею документальности и коллективного создания спектакля. Слово вербатим обогатило театральный лексикон. От записывания бездомных на вокзале жизнь подвела “Театр.doc” к более опасным темам: организованная тюремным начальством смерть Сергея Магнитского стала поводом для создания спектакля “1.18”. Теракт в Беслане — к спектаклю “Сентябрь.doc” по текстам, взятым из Интернета. И это была уже другая драматургия и другая жизнь. И она сулила казенный дом (куда Гремину как директора театра вызывали) и дальнюю дорогу. В казенный дом Лена один раз сходила. А в дальнюю дорогу Миша отправился первым. А через сорок пять дней пошла за ним Лена.
1 Современная драматургия”, № 2, 1997 г. (Здесь и далее прим. ред.)
2 Там же. № 3—4, 1993 г.
3 Там же. № 2, 1992 г.