Ольга Михайлова родилась и всю жизнь живет в Москве, по образованию историк, что и определило ее особое пристрастие к историческим пьесам. Самая известная из них “Три смерти. Столыпин — Толстой” поставлена в ряде городов России (в Москве — Владимиром Мирзоевым в “Театре.doc”, сейчас идет в театре “Практика”). По ее сценариям снято семь полнометражных фильмов, в том числе “Первый этаж” (входил в программу Каннского кинофестиваля), “Лунные поляны” (Гран-при “Киношока”), “Голубое платье” (Берлинский кинофестиваль). Постоянно работает с молодыми драматургами, придумала проект “Открытая история: театр”, посвященный современным пьесам по русской истории.
— Недавно я услышала от драматурга и режиссера Льва Яковлева невеселую мысль: театр нам показывает, что сегодня драматурги ему не нужны. Режиссеры сами сочиняют спектакль-коллаж. Или группа актеров вместе с режиссером собирает живой материал и делает вербатим. Хотят показать, что можно без пьесы и вообще без автора. Что ты думаешь об этом?
— Нет, я бы так не сказала: меня режиссеры и театры все еще просят что-то для них написать. Недавно нам с Леной Исаевой — ты же знаешь, мы много работаем вместе — Губернский театр предложил сочинить мюзикл по “Капитанской дочке”.
— Губернскому театру по силам сделать настоящий мюзикл?
— Да. Там хорошая, живая, поющая труппа. Несколько актеров с консерваторским дипломом, музыкальный спектакль ставить там вполне можно. Режиссером будет Дмитрий Белов. Это работа большая, серьезная, в сжатые сроки. Будем с Леной вместе делать.
— Надо работать с историческими источниками?
— Нет. В мюзикле важна легкость, там же стихи, которые будут петь. Это не все, есть у меня и другие заказы: Захар Хунгуреев ждет от меня пьесу про Распутина. Хочет сделать трилогию: “Павел Первый” (эту драму Александра Сеплярского он уже поставил), “Салтычиха” Вадима Леванова (тоже прекрасный спектакль по замечательной пьесе) и вот Распутин.
— Историческая пьеса — твой конек. Востребована ли она сегодня российским театром?
— Отдельными театрами — да. Недавно Архангельский молодежный театр решил провести “круглый стол” на тему современной исторической пьесы. Пригласили меня с драмой о Столыпине и Толстом, Лену Исаеву с пьесой о Царскосельском лицее 1837 года и Сергея Коковкина с пьесой о Нахимове. Наши с Исаевой пьесы показали в виде театрализованной читки молодые московские режиссеры Игорь Макаров и Захар Хунгуреев. Театр собирается продолжить эту работу и выпустить спектакли. Коковкин, поскольку он актер и режиссер, сам очень хорошо прочитал свою пьесу о Нахимове. Там в театре хорошая атмосфера. Нам понравилась и труппа, и дом, в котором театр находится — деревянный, живой, теплый. Очень красивый внутри и снаружи. И город чудесный. Хорошо бы в Архангельске провести фестиваль, посвященный Михаилу Угарову, показать его пьесы.
— Отличная идея — Угаров ведь родом из Архангельска, это его родной город.
— И как было бы здорово показать там спектакли по Мишиным пьесам. Это главное, что после него осталось и, уверена, навсегда в русской литературе.
— Пьесы Угарова выламывались из обычного ряда, их трудно было ставить. Редко получались спектакли на уровне его текста. Наберется ли пяток классных постановок, чтобы провести фестиваль Угарова?
— Не наберем — сделаем новые. Не без Мишиной помощи выросло поколение новых режиссеров. Прекрасных учеников выпускает Владимир Мирзоев. Мне очень интересно смотреть, как работают Захар Хунгуреев и его жена Грета Шушчевичуте. Восхищаюсь талантом Игоря Макарова.
— Если б ваш с Леной Исаевой “Открытая история: театр” продолжал существовать, можно было бы сделать угаровские “Голуби”1 и “Зеленые щеки апреля” — это ведь исторические пьесы, они говорят о конкретном времени, у героев реальные прототипы.
— Я фанат исторической пьесы: там всегда крупные характеры, всегда есть, что играть, но... тут проблема места. Центральный дом актера, который приютил нас на время, попросил уйти, сославшись на ремонт своего здания.
— И ты взялась за новый проект — пьесы из российской истории в Театре Армии.
— Мы с Леной Исаевой периодически ведем занятия с молодыми драматургами. И были рады, что Театр Российской армии пригласил нас провести мастерскую, в рамках которой молодые авторы написали пьесы на темы, предложенные театром, точнее даже на темы, предложенные театру самим Сергеем Шойгу.
— Какие это были темы?
— Очень интересные и серьезные. Самые первые часы войны 1941 года, раннее утро 22 июня — Сталин отказывается верить в нападение. Реакция людей на путч 1991 года — от Горбачева и Ростроповича до безымянных тысяч стоявших перед Белым домом. Пьеса о последнем дне Берии. Еще одна — о Тухачевском. Пьеса об освоении Арктики. И пьеса о Гражданской войне. Шесть пьес — молодые режиссеры, артисты Театра Армии, бурные обсуждения.
— Я знаю половину этих пьес и мне очень хочется, чтобы они вошли в афишу театра. Острые сюжеты, герои, про которых всем интересно. Предвижу мощный резонанс. Неужели Театр Армии возьмет это в репертуар? Мне трудно в это поверить.
— Я думаю, Борис Афанасьевич Морозов не чужд эксперимента, он же из той прославленной плеяды учеников Андрея Алексеевича Попова, в которой были и Анатолий Васильев, и Иосиф Райхельгауз. Морозов не против, чтобы его актеры поработали с молодыми режиссерами. Его интересные и важные выступления на каждом показе эскизов спектаклей много дали и авторам пьес, и режиссерам.
— Я считаю, Театру Армии, такому огромному, неповоротливому, с устоявшимся микроклиматом, повезло. Там появился молодой азартный замдиректора Милена Авимская и с ней новые идеи. Это она придумала иммерсивный спектакль “Звезда”, в котором зрителей водят по всему театру и рассказывают его историю.
— Да, Милена очень помогла нашему эксперименту. Без нее лаборатория молодой драматургии и режиссуры “Исторические лица” не родилась бы. Мы с Леной Исаевой отвечали за пьесы, а за показы — она. Театральные люди понимают, что начинающему режиссеру в театре, где его не знают, да еще на внеплановой постановке, придется решать массу больших и малых проблем. Но на показы пришло много артистов театра, на обсуждениях горячо выступали по поводу пьес и режиссуры. Борис Морозов сказал, что разрешает довести до выпуска пьесу Алексея Синяева “Конец Берии”, постановка Греты Шушчевичуте, и пьесу “Святая Анна” Алексея Гута, режиссер Дмитрий Акимов. А что касается пьесы “Люди ждут, когда танки пойдут” Анны Гейжан2, то решается вопрос с режиссером.
— Я помню показ пьесы Анны Гейжан и особенно обсуждение. Ведь мы были свидетелями, а многие и участниками событий 91-го года. Я сама во время показа пережила сильные чувства, связанные с тем, что не стояла ночь у Белого дома, а мои друзья Лена Гремина и Миша Угаров там были.
— Мне запомнился один человек, который на показе выступил с критикой. А на следующий день признался, что спектакль вызвал у него слезы, заставил его еще раз пережить эти события — он стоял там со всеми — и что теперь, столько лет спустя его “отпустило”. То есть автор встретился с реальным зрителем, который пережил на спектакле катарсис.
— Ты как многорукий Шива: пишешь пьесы, сериалы, преподаешь. Что-то в соавторстве с Исаевой, что-то сама.
— Сериалов у нас с Леной давно нет. Зато есть полный метр, который уже в запуске. Для молодого режиссера Алексея Ташкова это дебют в полнометражном кино. Пьесы мы с Еленой Исаевой, как правило, писали поодиночке, а недавно сочинили вдвоем пьесу “Хорошая”.
— О чем?
— В некотором смысле это доковская пьеса.
— Документальная?
— Пьеса основана на документальных фактах. Одна моя подруга всю жизнь вела дневники и вдруг решила отдать их мне. Сотни тетрадей, исписанных красивым разборчивым почерком. Это история интеллигентной девушки, потом хорошей женщины, которая задумалась: может, хватит быть всю жизнь хорошей женой, хорошей матерью, хорошей дочерью? Женщины, в большинстве своем, хотят быть хорошими, чтоб их любили родители, друзья, дети. Но жизнь устроена сложнее простой прописи хорошего поведения. Мы ввели в пьесу разные варианты женских характеров: подруг героини, у которых разные точки зрения на этот счет. Послали эту пьесу в Пензенский драмтеатр, с которым мы с Еленой Исаевой дружим. И театр поставил спектакль.
— Так это вещь о том, что надо или не надо быть хорошей?
— Об этом пусть задумается зритель: что такое быть хорошей и стоит ли такой быть всю жизнь? Мы сохранили язык дневниковых тетрадей, реальные истории героини. Я читала ее записи с большим интересом, поскольку мы с ней совсем непохожи. Это типовая биография хорошей интеллигентной женщины, мне было интересно убедиться, насколько она действительно хорошая. У героини юбилей — пятьдесят лет. Ее друзья и родные приходят к ней на день рождения. Она поет тюремные песни под гитару. Поет чужие песни, а хочет петь свои. Тюремные песни — это внутренний протест против отлаженной жизни современного “кукольного дома”. И мы с Леной Исаевой сначала выискивали настоящие тюремные песни, а потом стали сочинять свои. Интересно, узнает ли кто-нибудь, где тюремный фольклор, а где наши с Леной.
— А что из твоих старых пьес сейчас идет в театрах?
— Да ничего кроме “Волшебника Изумрудного города”, он иногда идет. Я в свое время написала эту инсценировку для РАМТа. Может, еще где-то что-то, я не знаю. Мне в разных местах говорили, что они помнят даже мои прежние пьесы девяностых годов, хотят ставить. Но им не разрешают. Я много раз это слышу. Даже мое переложение на современность пьесы чеховских “Трех сестер” пока не поставил ни один театр, а ведь там такие яркие женские роли в моем варианте для возрастных актрис, которых у нас много, и очень хороших, а играть им кроме мам и бабушек нечего. Спасибо Юрий Грымов снял по этой “нашей с Чеховым” пьесе хороший фильм. Денег, как это, к сожалению, часто случается, не было, и наши лучшие артисты среднего и старшего поколения, настоящие звезды русской сцены (Анна Каменкова, Ирина Мазуркевич, Людмила Полякова, Максим Суханов, Александр Балуев, Александр Пашутин, Игорь Ясулович, Владимир Носик, Игорь Яцко, простите, если кого не назвала — там все прекрасны), согласились играть бесплатно, и я бесконечно благодарна им за такую творческую отзывчивость.
— Я видела этот фильм, он снят в стиле забытого ныне телетеатра — с великолепными актерскими работами и очень красивыми декорациями, тщательно сделанными и запоминающимися. После такого к тебе должны были дождем посыпаться заказы. Почему не посыпались?
— Это вопрос к театрам. Когда-то Володя Агеев хотел ставить мои пьесы “Серый”3 и “Стрелец”, даже грант получил, но ему не разрешили: у меня нет хеппи-эндов.
— Я знаю, ты обожаешь триллеры, ужастики.
— Люблю их читать и смотреть, а вот писать в этом жанре пока не получается. В драме смерть играет совсем другую роль. Как там писал Михаил Угаров в пьесе «Газета “Русскiй инвалидъ”»: “Концов вообще нет!.. Ни хороших, ни плохих! Все тянется и тянется, все ничем не кончается. Глупые, вы думаете, если он под поезд упал на последней странице, так это плохой конец?.. Это хороший, хороший! А вот если жил и жил и все было по-прежнему — вот это плохо!..” Когда все без конца безвыходно тянется — вот это настоящий ужас. Дурная бесконечность в “Трех сестрах” — когда одно и то же крутится, те же мечты, те же разговоры. Одна и та же затягивающая людей бессмысленная жизнь — это страшно. Этого надо бояться. Нужно действовать, то есть сделать выбор, а он “не делается”. Очень точно написал Сергей Довлатов: в наше время альтернатива добра и зла подменяется альтернативой успеха и неудачи. А это совсем разные вещи. Потому что находиться на стороне добра — это быть в заведомо слабой позиции. А слабая позиция сейчас не приветствуется.
— В каждом твоем сценарии или пьесе финал со смертью.
— Не в каждом, но почти. Дивная актриса Оксана Мысина когда-то исполняла заглавную роль в моей пьесе “Жизель”, и она сказала, что все время играла с мыслью, что героиня в финале бросится в лестничный пролет. Хотя у меня такого финала не написано, наоборот — к ней приходят свататься двое мужчин. Но мои пьесы написаны с памятью о том, что жизнь кончается известно чем.
— Но можно умереть естественным порядком, необязательно самоубиваться. А у тебя часто насильственная смерть или самоубийство.
— Антонен Арто искал художественный идеал, чья сила была бы сравнима с силой голода. Но даже те, кто не любят и не понимают сегодняшней новой драмы, надеюсь, осознают, что есть более высокая сила, которая в частности и внушает нам чувство голода. То есть существует нечто, заставляющее нас жить вопреки “объективной реальности, данной нам в ощущении”, которая жизнь не только не стимулирует, но самой неизбежностью смерти все обессмысливает. Если все равно всем нам подыхать, то какая разница — вчера или завтра? Разницы нет, а мы ее чувствуем! Вот проявления этого чувства и добивался от театра Антонен Арто, над этим же бьется и наша новая драма. И еще: Арто хотел, чтобы мы вместо того, чтобы отделять свои мысли от действий, соединили бы их. В жизни такой эксперимент проводить рискованно, а вот на сцене возможно и крайне интересно.
— А мне в искусстве интереснее то, ради чего жить.
— В сущности, Арто именно это и хотел исследовать. Он исходил из того, что жизнь ужасна, а мы остаемся жить — почему? Об этом и должен быть весь театр. Кто-то нашел для себя ответ на этот вопрос, а другой — нет, и он ненавидит первого за это. Как ненавидит бедняк богача, который не делится с ним, а этим знанием не так легко поделиться. Вот этот уровень размышлений мне в театре интересен: как выживать? Ради чего стоит жить? А не развесело-социально-бытовой.
— Какие еще темы, какие исторические периоды тебя привлекают?
— У меня была мечта написать о протопопе Аввакуме, но в этот момент Вадим Леванов сказал, что он хочет писать про Аввакума, уже все придумал — это будет монопьеса и он будет сам играть, прямо в своей коляске, в которой всегда передвигался. И я с восторгом ему уступила. Но он вскоре умер, не успел написать. Лена Гремина мне предложила историю Нила Сорского, и я даже начала работать... Начала пьесу про Распутина. Таких исторических заделов у меня много.
— А чем тебе заниматься нравится больше всего?
— На сегодня мне кажется, что журнал или книга — лучшее, что может быть. Это мгновение, которое можно остановить. Такое чудесное занятие — придумывать и издавать книги как арт-объекты! Меня подговорили друзья, и я издала книгу своих стихотворений “Близкий праздник” с очень красивыми иллюстрациями, сделанными кинорежиссером Игорем Минаевым, постановщиком и соавтором сценариев почти всех моих фильмов, и прекрасной художницей Лизой Плавинской. В ее издательстве “Добробук” она и вышла. Напечатала там же небольшой роман о Чайковском, который мы с Игорем Минаевым написали, мечтая снять фильм о Петре Ильиче. А сейчас мы с Лизой Плавинской придумали издать мою прозу — книгу рассказов с картинками — и втянули в этот замысел своих друзей-художников. В книге будет десять разных художников, к каждому рассказу свой.
— Но это не будет похоже на зарубежные комиксы, романы в картинках, которые уже перекочевали к нам в Россию? За границей многие молодые люди настолько не хотят читать книги, что комиксу отдают даже историю Анны Франк.
— Нет, нас занимает иллюстрированная книга, желательно сделанная в лучших книжных традициях, где образец для меня — выдающийся художник Владимир Фаворский. И если б у меня были деньги, я бы обязательно сделала серию “Бумажный театр” — книжечки на одну пьесу с рисунками, где художник как бы осуществляет свою “постановку” пьесы. Пьесы без привычки многим читать сложно, и рисунки будут в помощь и в украшение. Ведь чтение пьес — занятие увлекательнейшее, там все коротко и по делу.