В Санкт-Петербургском драматическом Театре на Васильевском прошел сезон молодой современной драматургии. В 2018 году на афише появились “Хуманитас Инжиниринг” Марии Зелинской1 и “Петербург” Юлии Тупикиной.
Автор “Петербурга”, пьесы, посвященной нескольким поколениям семьи питерских интеллигентов, поставленной Денисом Хуснияровым, приехала на премьеру. На обсуждении после спектакля зрители не могли поверить, что Юлия не петербурженка. Звучали реплики: “Это история моей семьи”, “Это происходило со мной и моими родными”.
На самом деле Юлия Тупикина живет в Анапе и собирается переехать в Москву. По первому образованию она журналист с дипломом Красноярского университета, в 2010-м окончила Высшие курсы сценаристов и режиссеров в Москве (мастерская Людмилы Голубкиной и Олега Дормана), училась мастерству у американского сценариста Нила Ландау, пишет пьесы и сценарии. Ее “Учебник дерзости”, “Ба”2, “Офелия боится воды” побеждали на конкурсах драматургии “Любимовка”, “Евразия”, “Свободный театр”, “Кульминация”, “Золотая маска”. Спектакли по пьесам Юлии идут в Москве, Петербурге, Саратове, Красноярске и других городах России.
Вот ее кредо как драматурга: “Тексты должны быть лекарством, помогать нам строить из хаоса нашей сумасшедшей жизни какой-никакой космос, давать нам надежду, говорить правду о нас...”
— Юлия, а как возник “Петербург”? Откуда вы так хорошо знаете историю, культуру, топонимику города, даже имена сотрудников Музея Ахматовой?
— Все началось с того, что в одном из академических театров Петербурга мне предложили написать комедию. Я решила попробовать. А для создания пьесы я люблю собирать документальный материал, это обязательно первый этап работы. Мне привели пожилых билетерш, которых я начала расспрашивать, как и чем они живут. И стали всплывать драматичные блокадные истории, хотя я совсем не хотела про блокаду, мне же заказали комедию. Но я сразу не стала ограничивать себя жанром, и теперь все истории, звучащие в пьесе, — документальные, услышанные от конкретных людей. Когда я насобирала материал, поняла, что получается не совсем комедия. Я прожила здесь какое-то время, мне хотелось понять дух, душу Петербурга. Стала читать все подряд, изучая разные аспекты жизни города, его “гениев места”. Я понимала, что в пьесе есть некоторые туристические штампы — Невский проспект, Медный всадник... Но мне этого и хотелось, потому что штампы тоже играют роль, они не случайно взяты.
Один из героев моей пьесы — архитектор. Известно, что архитектура имеет важнейшее значение для понимания Петербурга, архитектура — это же, в принципе, вопрос структуры. Собственно, драматург — тоже архитектор, тот, кто занимается структурой. Профессия предполагает, что все твои эксперименты в основном касаются структуры, ведь вопрос формы — это всегда вопрос смысла, они неразрывно связаны. В таком направлении пошла моя мысль, и когда я написала пьесу и дала почитать в академический театр, мне сказали, что им она не подходит, это не комедия. Да, это другой жанр, хотя там, конечно, есть юмор.
Я вообще люблю пьесы про города. У меня был опыт написания пьесы о Прокопьевске, шахтерском городе в Кемеровской области. Потом я приехала в Братск, написала о современном городе, который живет прошлым, искусственно созданным при советской власти культом великой комсомольской стройки, Братской ГЭС. Мне кажется, очень интересно писать про города, если представить, что город тоже соучастник истории, объект, даже субъект изучения.
— Ваши отношения с Петербургом продолжаются, вы часто сюда приезжаете. Культурная столица вас не разочаровывает?
— Я нахожусь в состоянии влюбленности в город, хотя и не сразу его поняла, еще лет десять назад мне казалась Москва интересней, а теперь я так не скажу. Я ведь не случайно взяла в пьесе несколько поколений, мне хотелось сделать некий срез жизни Петербурга, поэтому такая семья появилась — бабушка, сын, внучка, правнук...
Денис Хуснияров сделал тонкий и глубокий спектакль. Мне кажется, у него получилось сказать про ранимость и нашу общую недолюбленность, и поиски своего места в жизни. Меня поразили актерские работы — конечно, в первую очередь Натальи Кутасовой в роли Александры: какая это потрясающая артистка, как она живет на сцене, в какой прекрасной физической форме! Веришь каждому ее жесту, каждому мимическому движению. Тадас Шимилeв в роли ее правнука Феди — абсолютно органичный актер, он не просто играл Федю, он стал им изнутри. Идеальный следователь — Владимир Постников. Мне нравится артист Роман Зайдуллин, я видела его и в других спектаклях и очень обрадовалась, что он играет архитектора в “Петербурге”, привнося в него трагическую краску. Неудивительно, что зрителей так тронул этот спектакль.
— Вы ведь часто пишете по заказу?
— Я действительно могу по заказу писать, но в основном, по велению сердца: как-то не принято в нашей стране, чтобы просто по заказу. Драматургия может быть и ремеслом, и искусством, это ведь тоже способ изучения мира. Когда я начинаю изучать что-то, то беру бесконечные интервью, дальше расшифровываю, отбираю, думаю, какая история из этого рождается. Может быть, это мое журналистское прошлое сказывается. После сбора и изучения материала начинаю придумывать персонажей. Сугубо документальный театр мне не очень нравится, мало удачных примеров (хотя есть грандиозные исключения вроде спектаклей Михаила Патласова, Бориса Павловича). Но если на основе достоверных материалов создаются художественные образы, то это уже не чистый вербатим, не документальный театр.
— При этом, насколько я знаю, вы были не в восторге от профессии журналиста?
— Все пять лет на отделении журналистики в Красноярском университете я очень плотно работала. А когда много-много пишешь, начинаешь уставать. Я так устала, что потом пошла работать сразу в рекламу, в пиар. Вообще, мне кажется, что многие журналисты — это еще не проявленные драматурги. Если есть интерес к людям, книгам, слову, то это первая ступень к профессии драматурга. Трусливые журналисты боятся попробовать: столько великой литературы написано, как же я замахнусь на Вильяма нашего Шекспира? На самом деле каждому времени требуются свои авторы, Пушкин и Гоголь прославились при жизни. Смысл в том, чтобы слышать свое время и пытаться что-то написать о нем.
Есть такой мощный жанр — репортаж, пограничный между журналистикой и художественной литературой. Тот уровень погружения в материал, осмысления, обобщения, которого достигают звезды репортажа, это уже не журналистика, это переход в художественное пространство. Я очень уважаю моих бывших коллег-журналистов, интересуюсь их творчеством. Например, в “Русском репортере” есть прекрасный журналист Шура Буртин, он пишет такие репортажи, что можно взять любой, отнести в театр и режиссер сделает спектакль.
— Можно ли научить писать пьесы?
— Для того чтобы попробовать себя в драматургии, нужно иметь интерес к людям, интересоваться литературой, смотреть спектакли в театре. Конечно, можно научить. Я сама учу начинающих, такой драма-тренер... Провожу семинары и веду индивидуальные занятия онлайн. Человек пишет, получает обратную связь, и так мы продвигаемся к созданию пьесы.
У нас ведь существует заблуждение, что искусство — это нечто сакральное, только кто-то “поцелованный богом” может это делать. Но попробовать могут все.
— Завлиты просто тонут в потоке графоманских пьес...
— Ну и пусть цветут все цветы, пусть существует конкуренция, все равно выживает, получает признание самое талантливое. Если человек не попробовал, он никогда ничего не напишет. Мы знаем Льва Толстого как гениального писателя, но не берем в расчет, что он начал писать еще с детства, исписал груды бумаги, прошел через графоманство. И достиг недосягаемых высот, потому что сконцентрировался на этом деле. Гоголь был весьма посредственный поэт, свою первую напечатанную поэму уничтожил. Если бы он бросил это занятие, получив первые негативные оценки, то мы никогда бы не знали ни “Ревизора”, ни “Женитьбы”, ни “Мертвых душ”. Для того чтобы совершенствоваться, нужно писать дальше, не ждать вдохновения или подтверждения божественного предназначения. Есть оно или нет, видно только на практике. Мы же всегда работаем над стилем, всегда можем развиваться в своей профессии, этому нет предела.
— Вы еще куратор конкурса пьес для детей и подростков “Маленькая ремарка”. Знаете, как заманить подростка в театр?
— Оказывается, если мы будем создавать конкурентный продукт, который сможет соперничать с подростковым фильмом, сериалом, интересной книгой, другими увлечениями подростков, то в этом случае они пойдут в театр, и опыт показывает, что идут. Например, в этом году Инна Кремер, наш эксперт, замдиректора новосибирского театра “Глобус”, выбрала из лонг-листа наиболее интересные пьесы и устроила читки. Театр пригласил на них подростков из разных школ города, устроили обсуждение и голосование. Мы получили такую мощную обратную связь, которая должна вылиться в постановку спектакля.
Есть очень интересные для подростков тексты, но театры просто не умеют их использовать. ТЮЗы много говорят о том, что им нужен материал, но они мало читают, ничего не ищут, просто жалуются, что подростков трудно привести в театр.
На фестивале “Арлекин” в Петербурге было показано несколько интересных эскизов. Например, эскиз по пьесе Насти Букреевой “Бабочки” — такой хоррор, подростковый нуар, странным литературным языком написанный. Режиссер Антон Оконешников сделал на этом материале саунд-драму, это было очень интересно. Режиссер Роман Каганович сделал эскиз по пьесе Даны Сидерос “Всем, кого касается”3 — про ситуацию школьной травли в классе, где учатся особые дети. Один мальчик, немой, разговаривает языком жестов, дети сначала с ним воюют, потом постепенно начинают дружить, и все это происходит на фоне постоянной пожарной тревоги в школе. До конца так и не выясняется, кто и зачем поджигает, но тревога за безопасность детей существует. Пьеса написана прекрасным современным языком, просто бери и ставь, поражаюсь, почему театры ленятся. Особенно к ТЮЗам у меня претензии, это ведь пьесы для их аудитории. Я считаю, что они просто плохо работают.
— Открываешь журнал “Современная драматургия” и видишь сплошь женские фамилии авторов. На афишах тоже — Пулинович, Зелинская, Тупикина, Букреева, Волошина и т.д. Почему у нынешней драматургии женское лицо?
— Мне кажется, это связано с ситуацией некоего гендерного равновесия. Это вообще такой дискурс современный, его можно проследить даже по анимационным фильмам. Если проанализировать, например, эволюцию образа принцессы в фильмах студии “Уолт Дисней”, то увидим, как сильно в ХХ веке эволюционировал образ пассивной куклы, которая сидела и ждала, когда принц ее спасет. Теперь совсем другое — например, в мультике “Моана” девочка спасает свой мир сама. Принцессы уже не зациклены на романтической любви, они спасают кого-то, помогают своей семье, дискурс направлен на то, что нужно ценить свои истоки, семью, откуда ты вышел. Героиня фильма бывает сильней, чем какой-нибудь накачанный герой рядом с ней. Эти перемены могут быть связаны со становлением феминистического движения во всем мире. Почему женщина-президент, женщина во власти, в политике сейчас никого не удивляет? А раньше это было исключением. Мне просто кажется, что наконец-то девочкам разрешили, сказали: вы тоже можете, необязательно мечтать о встрече с прекрасным принцем, теперь можно думать о чем угодно. Недаром современные пьесы часто касаются ролевой модели, которую выбирают себе женщины. А женщины — народ харизматичный, у нас есть свои цели. Мы сами себе позволили раскрепоститься, поэтому и пошла такая творческая активность. Но я бы не сказала, что нет мужской драматургии, ее много, просто если раньше это игровое поле было занято исключительно мужчинами, то сейчас на контрасте думаем: о боже мой, сколько женщин! На самом деле, если посчитать, то будет, наверно, фифти-фифти.
— Вы соавтор сценария фильма Алексея Германа-младшего “Довлатов”. Чем отличается работа над сценарием от работы над пьесой?
— Тем, что сценарий — это коллективное творчество. Четыре года назад Алексей Герман написал мне письмо с предложением вместе поработать над сценарием. У меня уже был небольшой опыт, написала один сценарий для Владимира Мирзоева, но поскольку косвенно он был связан с войной на Украине, фильм так и не сняли. Я прислала Герману парочку своих пьес, он почитал и сказал: “Думаю, можно попробовать”. Мы встретились, обсудили замысел, я предложила взять несколько дней из жизни Довлатова. Герман хотел снимать зимой или поздней осенью, и мы подумали, что получится классно, если это будет 1971 год, канун праздника Октябрьской революции, незадолго до отъезда Довлатова в Эстонию. Мы задумали сделать фильм об отчаянии человека, который хочет вырваться из привычной колеи, стремится стать писателем. Это важнейшая часть его жизни. Огромный сгусток усилий, энергии был направлен на то, чтобы его напечатали, приняли в Союз писателей. И это не получалось много лет, даже книгу, уже набранную в типографии Таллина, рассыпали после сигнала из партийных органов.
Мы, конечно, знали, что подставляемся, что будет масса недовольных “искажением облика писателя”, у каждого ведь свой Довлатов, это культовая фигура, важная для многих людей. Я изучала много мемуарной литературы, на каком-то этапе поняла, что источники противоречат друг другу, истины мы не найдем и нет смысла следовать фактам буквально. Мы там допустили некоторые вольности, например, изменили возраст Кати, дочери Довлатова. Это не биография в строгом смысле слова, просто некая история о человеке, который пытается бороться с системой, пытается состояться вопреки тому, что его поле бесконечно выжигают напалмом. Это, конечно, драма. Иосифа Бродского тоже практически не печатали на родине, только за границей. Герман хотел, чтобы Бродский был в фильме, он вообще любит вспоминать любимых писателей, деятелей искусства. Если помните, в его “Гарпастуме” появляется Блок.
Когда я написала свою версию, Герман взял и переделал ее под себя, он так всегда работает. Тем не менее, это коллективное творчество, трудно отделить, где там чье... Например, история с куклой, которую ищет Довлатов. У моей мамы была немецкая кукла с длинными белыми волосами, все девочки мечтали о такой. И я подумала, что Довлатов тоже может искать такую куклу для своей дочери Кати. Эпизод с метростроевцами, которые под землей натыкаются на детские кости, придумал Герман.
— Как отнеслись к сценарию вдова и дочь писателя? Мы помним случай, когда по воле наследников был закрыт спектакль по Довлатову в “Балтийском доме”.
— Алексей с ними встречался еще на ранней стадии сценария, они изначально были рады, что Герман-младший берется за эту историю, он им нравится как режиссер. Самое главное, они понимали, что у нас не было никакой “желтой” подоплеки, никакого стремления копаться в грязном белье. Фильм не про романчики Довлатова, а про его отчаянные попытки состояться как писателю. Все было сделано очень деликатно, поэтому никаких претензий не возникло. Катя Довлатова прилетала на премьеру в Москву.
Я посмотрела фильм с огромным удовольствием, мне кажется, это самый смешной фильм Германа — он тоже эволюционирует как режиссер, новая легкая интонация появилась, много юмора, хотя, конечно, этот фильм — не комедия. Грандиозная работа художника Елены Окопной — тщательный отбор костюмов, деталей быта, недаром она получила приз на Берлинском кинофестивале.
Фильм делала интернациональная команда, они не воспринимали эту историю как что-то чуждое. Исполнитель центральной роли сербский актер Милан Марич вообще выучил русский, пока снимался. Ощущение некоторой его отстраненности, инакости, мне кажется, как раз созвучно персонажу, он как бы не от мира сего.
Герман-младший в лучших традициях своего отца проводил тщательнейший актерский кастинг, подбирал достоверные лица, петербургские типажи.
Фильм снимался на Васильевском острове, группа арендовала огромный особняк, все интерьерные съемки проходили там. Я бывала на съемках и как раз в это время писала пьесу “Петербург”, которую потом поставил Театр на Васильевском, так совпало, так наша история и закольцевалась. Ведь в Петербурге много рифм, сближений, совпадений, перетекания одного в другое...
1 “Современная драматургия”, № 2, 2016 г. (Здесь и далее прим. ред.)
2 Там же. № 4, 2013 г.
3 Опубликована в этом номере журнала, с.