У “Женитьбы Белугина”, совместного детища Островского и Н. Соловьева, поставленного Костромским театром, интересная история. В 1875 году Соловьев написал пьесу “Кто ожидал!”, но она не была одобрена Театрально-литературным комитетом. Автор послал ее Островскому, под его наблюдением переписал и дал комедии новое название “Конец — делу венец”. Соловьев принял все его редакторские предложения, пьеса получила окончательное имя, однако Островский не оставил работы над текстом, с особым вниманием и тщательностью переделывая финальные сцены.
Ни об одной из совместных пьес Островский так не хлопотал, как о “Женитьбе Белугина”. Здесь многое для него сошлось: и мотив из переведенной им комедии Шекспира “Укрощение своенравной”, и фабула “Бешеных денег”, и финальная часть “бальзаминовской трилогии” “За чем пойдешь, то и найдешь” (“Женитьба Бальзаминова”), и собственная, состоявшаяся почти десять лет тому назад вынужденная женитьба на “милочке Маше”, и, наконец, десятилетие со дня смерти той, кого он любил глубоко и страстно, единственной, на ком он хотел жениться, но не встретил сочувствия, — Л.П. Никулиной-Косицкой, великой актрисе Малого театра. В собственной жизни “укрощение строптивой” Островскому не удалось. Может быть поэтому, словно в противовес, он так тщательно отделывал роль Андрея Белугина и линию его отношений с Еленой.
В режиссерском решении Елены Сафоновой тщательно сохраняется и постепенно раскрывается благородный внутренний облик Андрея Белугина (артист Д. Рябов). От непростого решения разорвать отношения с невестой через трогательное по своей искренности и незащищенности объяснение с Еленой, бурной радости от согласия Елены стать его женой до понимания, как низко поступили с ним жена и друг, и великодушного предоставления ей свободы при его финансовой поддержке — таков общий рисунок роли, который определил ее содержание. Актер очень точно фиксирует все значимые повороты в судьбе своего героя.
Зритель впервые застает Андрея Белугина за общим столом, где сидят его родители, невеста Таня (М. Петрова) и ее брат Василий Сыромятов (С. Чайка). Елена Сафонова (она же художник-постановщик) делит сцену на две части. Одна закрыта суперзанавесами, отделяющими прихожую в доме Белугиных. Вторая, меньшая часть, занята большим богато накрытым столом, где идет задушевная домашняя беседа. Эта идиллическая сцена нарушается приходом Агишина (И. Поляков), что подталкивает Андрея Белугина к принятию непростого решения.
Сразу надо сказать, что Агишин в спектакле скорее просто обозначен, нежели выполняет ту функцию, которую ему задали авторы пьесы: именно Агишин задумывает всю будущую аферу с женитьбой Белугина, именно он является двигателем всех событий. В спектакле же персонаж в исполнении Ивана Полякова больше напоминает тень, отбрасываемую развитием фабулы. Смысл роли раскрывается много позднее и сугубо через слово. Возможно, такое решение составляет часть режиссерского замысла, но, честно сказать, выглядит оно малоубедительным, особенно на фоне яркого Белугина.
Три подряд идущие сцены объяснения Белугина играются Дмитрием Рябовым уверенно и всякий раз с новыми оттенками. С другом и братом оставляемой им невесты Андрей держится с достоинством, хотя и готов выслушать любые упреки. Именно здесь прозвучат его слова: “Красота — ума помраченье”. Прекрасно играет здесь Сергей Чайка: он и оскорблен как брат, но и понимает Белугина как мужчина. Эти два состояния актер органично совмещает, давая характер хотя и не главный, но вполне убедительный. Объяснение с невестой дается Белугину с трудом, актер подчеркивает свою вину перед Таней, которая догадывалась, что ее разлюбили, — в исполнении Марии Петровой, скорее, на словах, нежели в передаче чувств. Наконец, объяснение с родителями происходит за столом: актер сидит спиной к залу, сидит крепко, не шевелясь, словно подчеркивая несокрушимость своего решения. Его родители, наоборот, суетливо мечутся по сцене — столь неожиданным оказалось для них признание сына. Амплитуда их чувств колеблется от резкого неприятия до смирения. Причем каждый из них идет своим путем. Мать, Настасья Петровна, в исполнении Татьяны Никитиной — через всплескивания руками и причитания; отец, Гаврила Белугин, в исполнении Игоря Гниденко —от резкого отказа с угрозами до благословения. Пожалуй, Никитина более убедительна, чем Гниденко. Так завершается завязка спектакля, и здесь из дома Белугиных зритель попадает туда, где обитает предмет любви Андрея.
Если мир Белугиных был представлен через уставленный едой стол, то здесь открывается мир совсем иной — мир прекрасной эпохи рубежа веков, которую связывают со стилем “ар нуво”. Немногочисленная мебель полна изящества, наряды подчеркивают стройность фигур. Легкая небрежность во всем дополняет общую картину. Прекрасно играет свою роль матери, Нины Александровны Карминой, Надежда Залесова. Поначалу она создает убедительный образ женщины не слишком умной, несколько деланой, малоприспособленной к жизни. Но по мере развития действия ее героиня в сложные минуты вдруг сбрасывает эту маску и оказывается человеком мудрым и глубоким — сбрасывает на какие-то мгновения, чтобы потом вернуться к прежнему образу. Но эти мгновения позволяют увидеть в Нине Александровне человека с четкими представлениями о жизни, ее нравственных основах. Ее любящее сердце сохраняет связь с дочерью, но не в состоянии уберечь от неправедных поступков. Принимая ее выбор, она не понимает, как совместить привычный ей образ жизни с купеческим миром. И финальные слова Карминой-старшей, что она тоже скоро приедет на фабрику, звучат как-то неуверенно и неубедительно, приоткрывая трагизм ее будущей судьбы.
Дочь Нины Александровны Елену замечательно играет актриса Елизавета Камерлохер. Красивая, уверенная в себе, очень современная, несмотря на старинные костюмы, эта девушка, в отличие от матери, готова сражаться за свою судьбу. Глядя на нее, понимаешь Андрея Белугина, но вместе с тем и всю ту бездну, которая лежит между ними и которую им предстоит преодолеть. Вот оно: “Красота — ума помраченье”! Причем “помраченье” с обеих сторон.
Елена хочет богатой жизни и полагает обрести ее в браке с Агишиным, в которого влюблена. Часто бывающий у них Андрей Белугин любит ее, Елена это знает, иной раз позволяя себе немного флирта, но не допуская даже мысли их возможного союза. Актриса ведет свою роль легко, свободно. И когда является Андрей, неуклюже вручая героине огромный бумажный пакет и произнося признание в любви и предложение руки и сердца, она прячет свою растерянность за развертыванием пакета, где обнаруживает цветы. Потом быстро приходит в себя и, вместо того чтобы сразу отказать, предлагает Белугину явиться через час за окончательным ответом. Зачем она это делает? Что движет ею? На эти вопросы сама Елена явно ответов не знает. Она смеется и в ответ на предостережения Нины Александровны изображает из себя купчиху Белугину, хотя и соглашается с матерью. Иной вариант предлагает ей пришедший Агишин: согласиться, чтобы потом устроить их совместное счастье на деньги простоватого Белугина. Для этого нужно немного: всего лишь пойти на сделку с совестью. И Елена решается: “Ну, так пускаться... а там уж что выйдет, решит сама жизнь!..”
Потрясенный красотой Елены и ее согласием Андрей Белугин ничего не замечает вокруг, он счастлив сам по себе, наслаждается своим счастьем, даже не замечая, как в этой радости одинок.
Первое действие спектакля очень динамично, оно небогато внешними аксессуарами, но прекрасно держит интригу благодаря слаженной игре актеров.
Второе действие открывается новыми декорациями, которые при сохранении прежней эскизности в мебели несут следы чего-то, начавшего делаться для обустройства дома и почему-то брошенного. Режиссер и сценограф Елена Сафонова создает замечательный образ неустойчивости, незавершенности протекающей здесь жизни. Прошел месяц после свадьбы, но молодые так и не стали супругами, они живут в разных половинах дома. Об этом зритель узнает из диалога матери Андрея Белугина со слугой. Татьяна Никитина ведет свою роль, очень точно реагируя на реплики, ей непонятные и странные. Потом появляется отец Андрея, и в его диалоге с сыном выясняется, что дела на заводе приходят в упадок. А сын бросается деньгами и готов даже избавиться от портрета деда, создавшего первое состояние их семьи. Держа портрет в руках, он внимательно в него всматривается, протирает от пыли. Через череду сугубо бытовых подробностей актер передает то новое, что в нем начинает зарождаться: у Андрея Белугина постепенно проходит “ума помраченье”.
Он случайно узнает о коварстве супруги и друга, задумавших поживиться за его счет. Но если с Агишиным он расстается решительно, даже с угрозами физической расправы, то с женой он так не может поступить, любя ее искренне и горячо. В начале их отношений он удивил ее красотой выбранных им ювелирных украшений, а здесь ей неожиданно открывается благородная природа его внутреннего мира. Он не обвиняет ее ни в чем, кроме одного — жестокой насмешки над его чувствами. Дмитрий Рябов говорит размеренно, словно подбирая слова, подчеркивает в герое чувство достоинства и затаенную боль.
А что же Елена? За прошедший месяц она не стала женой, не сделалась и любовницей. Она живет в каком-то странном мире, живет богато и широко, но не знает, что же делать дальше. Эти внутренние метания героини передаются в череде ее встреч с мужем, Агишиным, матерью. Внешне ее мир не изменился, но изменился в самом существе: ей нужно принять решение. Актриса открывает в героине невозможность сделки с совестью, Елена требует от Агишина открыто заявить Андрею об их будущих отношениях. Но Агишин сбегает. Остается одно — примирение с мужем, на которое она уже и так была почти согласна. И в этом ее поддерживает мать. Елена готова стать купчихой, в знак чего надевает вязаную накидку — подарок матери Андрея.
Елена Сафонова решает финал спектакля как общий танец, где встречаются практически все персонажи, кроме Агишина. Но танец этот не выглядит органичным, скорее странным и противоестественным. В репликах Татьяны и Елены сквозят будущие конфликты, в родителях Андрея нет умиления примирением молодых. Пожалуй, какие-то надежды питает Василий Сыромятов и Андрей, обещающий задать “пир такой, что до Москвы слышно будет”. И возникает вопрос: неужели ради этого женился Андрюша Белугин? Что даст ему “присвоенная” наконец красота? И что получит Елена?
Ответы на эти вопросы режиссер дает не напрямую, а через отбивки, подчеркивающие этапные эпизоды в развитии действия. Вдруг начинает звучать музыка, и в тон ей медленно кружит полупрозрачный снег. События утрачивают реальность, возникает метафорический план спектакля. Образ красоты человеческой преобразуется в образ красоты бытия, несмотря на все его несуразности.