Межрегиональный фестиваль-конкурс “Ново-Сибирский Транзит” — крупнейший форум, раз в два года представляющий лучшие работы драматических театров Сибири, Урала и Дальнего Востока, прошел в Новосибирске уже в пятый раз. За девять дней было показано девятнадцать спектаклей.
Очевидной главенствующей тенденцией фестиваля стало обращение к трагическим периодам тоталитаризма, антисемитизма, политических и националистических репрессий, удушающей несвободы, угроза которой ощутима в сегодняшнем дне.
К примеру, Омский академический театр драмы первым в России воплотил произведение незаслуженно забытого писателя и сценариста Фридриха Горенштейна “Искупление” (автор инсценировки и постановки Алексей Крикливый). Развернутое эпическое полотно с оперной музыкой переносит в первый послевоенный год. Встречаются лейтенант Август, приехавший, чтобы выяснить обстоятельства гибели родителей и родственников-евреев, и юная девушка Саша, доносом отправившая собственную мать в тюрьму. Любовь меняет ее, но возможно ли, достижимо ли искупление?.. Подробный многофигурный спектакль с символическим финалом во славу жизни вызывает размышления о мире и человеке, поднимает ледяную глыбу неоплаканного горя и невозданного покаяния.
Гораздо менее искусной, несколько наивной, но волнующей, трогательной оказалась работа омского Северного театра имени Михаила Ульянова из городка Тара, родины народного артиста СССР. Режиссер Константин Рехтин взял за основу постановки “Папин след” автобиографическую повесть “Наш двор” Гуго Вормсбехера о судьбе одной из семей поволжских немцев, депортированной в Сибирь в начале войны. Как известно, немцы укоренились в России с петровских времен, не утратив национальной идентичности, языка и культуры. А в 1941-м уважительное отношение к ним в корне переменилось: немец — значит фашист. В повести, где один за другим гибнут члены семьи, обнажена нетерпимость, обернувшаяся жестокостью. В спектакле ход событий показан глазами четырехлетнего мальчика Фрицика (актер Иван Шатов), который многого из происходящего не понимает, но очень хочет разобраться. Примечательно, что работа над “Папиным следом” длилась целых пять лет не только потому, что театром изучались документальные материалы, анализировалась статистика (количество депортированных и погибших отображается на экране, показывая масштаб трагедии). Главной загвоздкой для выпуска премьеры стало то обстоятельство, что автор, репатриировавший в Германию, не давал согласия на переработку своих воспоминаний. Проблему разрешило приглашение 85-летнего Гуго Вормсбехера в Тару в ноябре 2017 года на предпоказ, куда съехались немцы со всей Омской области. Автор повести был растроган спектаклем, бережно сохранившим ее содержание и смысл.
Историческую фантасмагорию “Жди меня... и я вернусь” показал норильский Заполярный театр драмы имени В. Маяковского. Существует некий парадокс: театр на таймырском Крайнем Севере был создан много раньше, чем само поселение, комбинат, градообразующий для Норильска. Театр возник за колючей проволокой Норильлага в чудовищных условиях голода, холода, истязаний, когда, казалось бы, заключенных должно было заботить лишь физическое выживание. Однако многие из них осознавали свое предназначение, продолжая заниматься наукой и спасаться искусством. Сюжетную канву пьесы Владимира Зуева составила подготовка к новогоднему концерту, обернувшемуся наказанием за неподобающее цитирование строк из поэмы Некрасова. Постановка главрежа Анны Бабановой соединила реальность, документ (воспоминания лагерного культорга) и вымысел, трагедию и буффонаду в соизмеримых пропорциях. Прототипы главных героев — Лев Гумилев, ученый-астрофизик Николай Козырев и композитор, автор пионерского гимна “Взвейтесь кострами, синие ночи!” Сергей Кайдан-Дешкин. Героев и антигероев — стукачей и палачей, вертухаев и охранников — сыграла практически вся труппа самого северного в России театра. Опыт коллективного осмысления особенной истории края и влияния на нее “гениев места” несколько обеднили обобщения, равно как и утрированность изображения “плохих” и “хороших”, и все же это этапная работа, позволяющая двигаться дальше в направлении связи времен.
Хроника утерянной земли — такой жанровый подзаголовок имеет спектакль “Полет. Бильчирская история” Бурятского академического театра драмы им. Хоца Намсараева из Улан-Удэ, навеянный повестью Валентина Распутина “Прощание с Матерой”. Исполнялся он на языке осинских бурят и сыгран был настолько захватывающе эмоционально, с той редкой пластической выразительностью и вокальной мощью, что в переводе особо не нуждался (хотя субтитры с переводом, разумеется, сопровождали показ). Идея поведать сценическими средствами о драматичной судьбе древнего поселения Бильчир, ушедшего под воду при строительстве Братской ГЭС, принадлежит народному артисту Бурятии Саяну Жамбалову, собравшему материал для инсценировки в творческих экспедициях методом verbatim. Режиссер Сойжин Жамбалова, выступившая еще и автором замечательного музыкального оформления, изобретательно использовала свидетельства очевидцев и их потомков. Видео транслируется не на экран, а на длинные подолы светлых платьев, на спины актеров, вставших плечом к плечу. Оттого возникает ощущение причастности каждого, передается эстафета от устных воспоминаний к их оживлению, обыгрыванию. Сильнейшее впечатление оставляют метафорические сцены, символизирующие единение людей перед лицом общей беды, сопровождаемые народными танцами, слаженным ансамблевым пением. Замечательно аранжированный и ритмизированный фольклор самоценен, а в контексте действия он обретает магию мантры. Спектакль играется в воде, сценограф Ольга Богатищева вынесла бытовые предметы, мебель и утварь, на задний план. Приближенные к авансцене танцы (хореограф Мария Сиукаева) высекают искрящиеся водяные брызги. В кульминации актеры падают в воду, катаются, словно в волнах, и выходят из воды преображенными, несломленными. Птицы по весне возвращаются в село, и пчелы кружат над затопленной пасекой, гибнут, или находили новые ареалы обитания. Так же и люди хранят память об утерянной родине, дающей сил для полета, для свершений.
Программа “Ново-Сибирского Транзита” выявила вторую важную тенденцию форума — значительное омоложение актерского и, в особенности, режиссерского кластера. Самыми продуктивными и востребованными, осуществляющими разнообразные эксперименты в театрах, расположенных за Уральским хребтом, являются тридцатилетние режиссеры, преимущественно мужчины. Сойжин Жамбалова из Улан-Удэ — приятное исключение из гендерного тренда. Многим авторам постановок, представлявшим свои работы на фестивале, как, например, Даниле Чащину и Сергею Чехову, еще нет и тридцати. То есть, об “эйджизме”, царившем еще десятилетие назад, когда молодыми считались сорокалетние режиссеры, а правили бал пожилые мастера, уже говорить не приходится.
Вернусь к историческому ракурсу фестиваля. Форму драматического концерта, коллажа (кажется, единственно возможную), избрал Дмитрий Егоров, обратившийся к текстам одного из основоположников московского концептуализма Дмитрия Пригова. Спектакль “Я. Другой. Такой. Страны” был создан им в Красноярском драмтеатре имени А.С. Пушкина в канун 100-летия Октябрьской революции и претендовал на весомое высказывание о идолах эпохи и порождениях страны Советов — “гражданах и гражданках”, деформированных навязанными установками. Получился каскад номеров, в которых ирония и грусть сплелись с увлеченным пародированием всех и вся — героев гражданской войны, вождей, милиционеров, певиц, балерин, физкультурников и прочих. Два действия, растянувшиеся на три часа, поначалу веселили “палитрой мутаций человека”, но далее настойчивое осмеяние советского пафоса превратилось в монотонный “белый шум”, привело к снижению художественного пафоса. Показался симпатичным “одинокий голос человека” — появление милой, несколько робкой беременной женщины (актриса Мария Алексеева), с простодушной интонацией читающей стихи Пригова: “Только вымоешь посуду, глядь — уж новая лежит. Уж какая тут свобода, тут до старости б дожить”.
“Новацией” признало жюри под председательством мэтра режиссуры Адольфа Шапиро камерный опус Хабаровского ТЮЗа — спектакль по пьесе Петера Вайса “Дознание” с настоящими, леденящими сердце протоколами суда над нацистами — Аушвицкого процесса начала 1960-х годов. Режиссер (и актер) Михаил Тычинин настаивал на специальном помещении. Фестивальные показы происходили в гараже театра кукол, где в аномально холодную даже для Сибири погоду сидеть было большим испытанием. Иммерсивность же заключалась в том, что всем зрителям были наклеены на верхнюю одежду желтые номера, розданы карандаши и тексты протоколов, которые по команде “судьи” предлагалось читать то молча, про себя, то вслух, то при свете, то во тьме. А еще делать вовсе абсурдные вещи: например, держать в руке алюминиевую миску с водой, повинуясь указующему жесту актрис. Искусство оборачивалось насилием, а послушные замерзшие зрители не сразу осознавали, что стали жертвами манипуляций. Ключевой вопрос: почему жертвы нацистов не сопротивляясь, покорно шли в газовые камеры, зрители задавали себе постфактум, после просмотра, и терялись в ответах.
На приз в номинации “Новация” претендовал и VR-спектакль Данилы Чащина “В поисках автора” по мотивам пьесы Луиджи Пиранделло (в обработке Юлии Поспеловой), осуществленный в тюменском Молодежном театральном центре “Космос”. На трех показах тридцати зрителям выдавались виртуальные очки, позволявшие видеть происходящее на сцене в трехмерном изображении, изменять пространство направлением взгляда, интересующую “картинку” — сменой угла зрения. Таким образом, каждый становился автором / соавтором, но, что симптоматично, публика предпочитала “живой план”, открывающий место действия в подробностях — съемочную площадку, забросанную мусором. Работа Чащина — первый высокотехнологичный спектакль в России, предъявивший возможности цифровых медиа в развитии театрального искусства. Результат нельзя назвать ошеломляющим, это пока в большей степени эффекты ради эффектов, не дающие приращения смыслов.
Открылся же межрегиональный фестиваль-конкурс показом яркой работы Красноярского ТЮЗа — “Пер Гюнт” Генрика Ибсена в авторизованном переводе Жени Беркович. Ее слог, на мой вкус, грубоват, содержит современное арго как способ актуализации. Режиссер-визионер Роман Феодори и его практически постоянный соавтор сценограф Данила Ахмедов отдают дань восхищения Роберту Уилсону в оформлении, эффектных контрастах света, тени и интенсивного цвета, фантазийном богатстве костюмов и грима. Увлекательность сочетается с узнаваемостью, озорство интерпретаций — с культурологическими знаками и прямыми маркерами сегодняшней моды, как то настоящие “лабутены” (туфли от Christian Louboutin на высоких каблуках с красной подошвой), в которых Ингрид (великолепная актриса Елена Кайзер) улепетывала с собственной деревенской свадьбы навстречу приключениям. Дух естествоиспытателя, жажда свободы движут Пером в первой части, а в прологе и эпилоге зрители встречают постаревшего усталого героя (Андрей Пашнин).
Спектакль “Пианисты” Бориса Павловича по одноименному роману норвежского писателя и композитора, живого классика фортепианного джаза Кетиля Бьернстада в театре “Глобус” стал подлинным триумфом “Ново-Сибирского Транзита” и обладателем премии “За лучший спектакль”. Это психологически подробное повествование об усердных занятиях, титанических усилиях юных музыкантов, стремящихся к вершинам виртуозного исполнительства. Любовь к музыке вкупе с честолюбивыми стремлениями становится средством взросления и серьезным испытанием, источником физической боли, потерь, одиночества. А также реальной смерти, постигшей хрупкую и полную внутреннего огня Аню Скууг. В постановке нет иллюстративной музыки, здесь использована ритмическая звуковая партитура композитора Романа Столяра, хоровые распевки. Тема спектакля Павловича — трагическое несоответствие физических и моральных возможностей человека в его стремлениях к идеалу, и непреложность этих стремлений.
Лучшей режиссерской работой признан спектакль “Я здесь” тридцативосьмилетнего Максима Диденко, созданный в театре “Старый дом” (Новосибирск) по записям Льва Рубинштейна на библиотечных карточках. Жанр его обозначен, как “программа совместных переживаний”, и это стало приглашением к совместному умонастроению, размышлению о вехах истории нашей многострадальной страны. Диденко не раз заявлял, что исследует человеческую свободу внутри тоталитарной системы. Огромный многофигурный спектакль “Я здесь” состоит преимущественно из движения, слова высвечиваются титрами на экране, сменяются изображениями. Актеры, или, скорее, перформеры, маршируют, складываются в толпу, в груды убитых, а во втором акте бредут, понурив головы, и привычно (как заключенные) заводят руки за спину. В потоке бессюжетности точно найденное движение сильнее слов проникает в сознание.
Чистой радостью одарили зрителей “Двенадцать стульев” Ильфа и Петрова в трактовке Николая Коляды, и радость усилилась оттого, что знаменитый драматург и создатель “Коляда-театра” выступил в роли Кисы Воробьянинова. Драгоценные фестивальные моменты — увидеть своего кумира, сфотографироваться с ним, приобрести на память плюшевых котиков, использованных в спектакле.
Большую аудиторию поклонников обрели и “Последние дни” Михаила Булгакова, в фарсовой манере поставленные Сергеем Потаповым в Минусинском театре: Пушкин, появляясь на сцене, исполняет хит группы “Чиж и К”. Игра словно бы настроена на братание с гением, который “наше все”, но братания не происходит — череда комических, полуанекдотических сцен оставляет чувство одурачивания.
Несколько разочаровала публику отсутствием динамики, остросюжетности эффектная “Иллюзия” Пьера Корнеля, сильно сокращенная драматургом Ольгой Федяниной (к счастью, не в ущерб смыслам). Режиссер Филипп Григорьян, впервые сотрудничавший с театром за пределами Садового кольца, удостоен за эту постановку в “Красном факеле” премии в номинации “Лучшая работа художника”. Им сотворена “пещера чудес” с помощью остроумно поданных кадров рождающегося кинематографа.
Безусловно, восприятие спектаклей у критиков было разным, ведь мнения всегда субъективны. Мне (и не только мне) дорог “Лондон” Сергея Чехова (обладатель спецприза жюри “За художественный подход к современному тексту”) по пьесе Максима Досько1, поставленнoй в Новокузнецком драмтеатре. Эта пьеса — корявый, но искренний монолог сантехника Гены из белорусской глубинки, попавшего по пьянке в тюрьму, там увлекшегося плетением соломы, которое затем, на воле, довело его до победы на международном конкурсе и поездки в столицу Великобритании. В спектакле о мытарствах Гены торжественно вещает Хор на котурнах, а сам он, облаченный в костюм, подобный одеянию космонавта, прислонившись спиной к экрану, безмолвствует, переживая при этом нелегкую, порой сотрясающую внутреннюю борьбу. Пьеса напоминает “Простодушного” Вольтера высказываниями о свойствах патриотизма (“Да не в том дело, что дома все понятно, все знаешь, язык — там ты как часть целого, а тут как кусок лишнего”).
Подвести итоги фестиваля можно словами председателя жюри Адольфа Яковлевича Шапиро: “Глубокие, мудрые, интеллектуальные спектакли ставятся с учетом зрительских интересов — увлекательности, визуальной актуализации, без надменной скуки, но с побуждением к размышлениям. И именно сегодня театр как никогда остро озадачен соотношением живого и мертвого в сценическом искусстве, с тем, от чего пора отказываться, и тем, что надобно настойчиво искать и находить”.
И еще один важный итог. Фестиваль, задуманный Александром Кулябиным и вновь проведенный под его руководством, как и прежде, отличала особая атмосфера внимания и дружественности, способствующая открытому обмену мнениями и энергиями.