Что такое драматург в современном российском театре — должность, призвание или ремесло? Многие ответят на этот вопрос по-разному.
Десять лет назад на литературной карте России существовало две академические точки: Москва (Литературный институт) и Екатеринбург (школа “Литературное творчество. Драматургия”) курс Николая Коляды), дававшие возможность получить профильное образование. Более того, профессиональная наука убежденно придерживалась мнения, что драматургия — божественная материя, а писатель — Богом в лоб поцелованное существо, творящее литературу, историю и культуру. Драматургии-де невозможно выучиться, сюжеты приходят с опытом, а качество письма закладывается на генно-хромосомном уровне.
К счастью, время изменилось, и не только ментально. Тектонический сдвиг произошел благодаря многолетней работе фестиваля “Любимовка” и других сопутствующих и соучаствующих ответвлений театральной и литературной жизни. Но, что немаловажно, и топография драматургического образования расширилась благодаря магистратуре Натальи Скороход, официально открытой в Петербурге Новой сценой Александринского театра.
“Младоскороходы”, или “драмоходы”, как их называют, разделились на три равнозначных выпуска разных лет с очень широким разбросом тем и авторских дискурсов.
Первая смена авторов (2013): Наталья Боренко, Ася Волошина, Ксения Никитина, Татьяна Рахманова, Евгения Алексеева, Инна Гридина, Александр Пантыкин и другие во многом выбрали путь проектного театра: совместных работ с государственным и частным театром, документальных сюжетов, иммерсивных программ (особенно у Натальи Боренко), инсценировок и творческих тандемов режиссер / драматург (как, например, Ксения Никитина / Евгения Мамкаева и Ася Волошина / Юрий Бутусов).
Второй выпуск 2017 года (в основном уже на базе Новой сцены Александринского театра) предложил колючий и тернистый путь антиаристотелевской драматургии со сложными повествовательными структурами, прошитыми в ткань текстов ритмами и, как следствие, авторскими дуэтами и монологами драматургов, ничуть не уступающими по степени свободы и сюжетной честности Ивану Вырыпаеву. И здесь, конечно, нужно говорить о пьесах Глеба Колондо, Александры Сальниковой и Анны Агаповой (очень емкой музыкальной группы “Тема Креста”, по стилю музыки и текстов плотно перекликающейся с “СбПЧ”), Алисы Протас, Элины Петровой, Анны Сафроновой, Евгения Ионова.
Но новый набор драматургов 2018 года1 попытался вступить в диалог не с историей драматургии, предшествующим театральным опытом или богатой литературной традицией. Нет, новые магистранты выбрали фактуру текста как таковую: полотно собственной мультимедийной реальности, где текст напечатанный и звучащий накладываются друг на друга, и рождает многоголосный диалог людей постгутенберговской эпохи.
Этот необычный эксперимент можно было увидеть на первом, майском, показе на Учебной сцене Александринского театра. Соединив в одном проекте два века русской культуры на первом порубежье (ХХ—ХХI), участники взяли в качестве учебного материала документальные фотографии братьев Хенкиных 30-х годов. Они назвали свою работу “Открытое изображение”: “Трансдисциплинарный проект, исследующий возможности взаимодействия с эпохой 1930-х, с цифровым изображением как материей и как средством коммуникации, а также возможности драматургического письма в рамках инсталляции”.
Режиссер Александра Абакшина разбила сцену на сектора, каждый из которых отвечал за свой уровень рецепции текста: звуковой, визуальный, тактильный, нулевой (изолированное пространство, где можно было скрыться от всего происходящего). В первом блоке у стены в ряд расположились наушники и компьютерные мониторы, на которых всплывали единичные и групповые портреты и обработанные коллажи. За кадровым текстом звучала речь драматурга: “Возможно ли и нужно ли проникнуть в реалии ушедшей эпохи? Может ли фотоархив стать площадкой для диалога разных исторических векторов? Насколько эффективно соединение исторического документа с фоторедактором? Как могут соотноситься фактуры текста и цифрового изображения? В какой точке происходит встреча индустриальной и информационной эпох? Вам следует нажать кнопку “Редактировать” на главной странице и добавить фото. Вам следует крутить все ручки во все стороны и смотреть, что получается. Вам следует понять, что качество фотографии должно быть максимально низким, и уменьшить его, максимально добавив зерна. Перепробовав всё, вы должны дойти до вкладки “Кривые”. Там нужно ухватить за точку и тянуть в разные стороны. Здесь следует понять, что красный – это то, что нужно, потому что пугающе. И негатив – тоже. Так и оставить”.
По замыслу, выбирая изображение, слушатель погружался в мастерскую художника и пошагово изучал пути приближения автора к фотографии и ее героям.
Далее можно было проследовать на зрительскую площадку, разбитую на три части. Максимально удаленные кресла \ ряды, назовем их “блок отчуждения и медитации”. Мультимедийный пол с возможностью сделать селфи на фоне происходящего. И полоска возле магнитофонов: стендап точки для чтения авторских текстов.
Кроме того, по диагонали практически у самого выхода из зала разместился экран с позабытыми словами и аббревиатурами, кликнув которые можно было пополнить свой словарный запас или просто “позалипать” на экране. Плюс ко всему, неподалеку от экрана на второй стойке разместилась группа “ВКонтакте” “Открытое изображение”, сразу же взломанная зрителями, с коротким постскриптумом блокировки: “Драматургия должна быть проще”.
Вся эта многосложная конструкция работала на один очень важный принцип многоголосья, или, говоря языком Бахтина, полифонии текста. Она учитывала разные уровни и углы восприятия зрителя, принимая во внимание герменевтический круг Гусерля. И не оставляла без внимания современного зрителя, буквально пришитого обеими руками и ногами к мультимедиа культуре. То есть предлагала слушателю вступить в непростые отношения с театром по его же (зрителя) правилам.
Любопытный опыт этого года и предыдущих лет доказал возможность практически безболезненной мимикрии драматурга в одно из возможных (на субъективный взгляд), реально живых, несмотря на свою холодную отстраненность, пространств современного театра. И подтвердил простую мысль о перспективности и многоплановости развития драматургической школы не как традиции (ей уже много веков, и она сама себе давно следует), а именно школы драматурга — художника, соавтора и перформера одновременно.