На "Евразию" в этом году пришла 201 пьеса; из них десять (невиданное количество) отобраны для публикации. Явный признак продуктивности конкурса: одна достойная пьеса на двадцать присланных.
О чем говорят отобранные пьесы? Например, о любви; о том, как она прорастает сквозь жизненные урядицы и неурядицы несмотря на любые запреты и разницу в социальном положении.
Хорошая пьеса о любви не сразу демонстрирует свою сущность. Взять, например, текст Екатерины Бронниковой и Романа Дымшакова "Научи меня любить". Два монолога, репетитора и ученика о чем они? О любви? Власти? Насилии? Каждый отвечает для себя. Для кого-то, возможно, это криминальная история с чернушным оттенком, пример морального разложения школы и молодежи. А для кого-то история настоящей, непобедимой и необусловленной любви. Но что точно происходит в пьесе, так это разоблачение предписанных схем поведения и шаблонных оценок. "Мы на подростков свысока смотрим, с высоты жизненного опыта. Но этот опыт это опыт дерьма. Это опыт о том, как жить и выжить в этом дерьме. А у них другая любовь. Любовь подростка вообще может изменить мир".
Трогательная и жесткая история посмертной любви рассказана в монодраме Николая Ермохина "Шлагбаум". Начинаясь с полукомической дурацкой ситуации мужик приходит на могилку поговорить с покойной женой, пьеса постепенно вовлекает в водоворот искреннего чувства. Люди живы, пока мы помним о них, а тут муж не только помнит жену, но и всерьез продолжает разговаривать с ней. Она ушла, но для него ритуал прощания не сработал, общение продолжается. Для кого-то такая ситуация симптом душевной болезни, но с другой стороны признак истинной любви дантовской силы. Но автор далек от возвышенного пафоса. Шутейный, простоватый язык пьесы совмещается с неподдельной верой в явственность загробной жизни: это страшно и трогательно.
Важное место среди отобранных пьес занимает тематика социальных ожиданий. Социальные роли: муж, жена, сотрудник, родитель, ребенок, домохозяин тот "забор", который онтологически ограничивает нас, но и приносит бонусы в виде предсказуемости жизни. Но этот надувной круг спасителен только до определенного момента.
Яркий, смешной и страшный текст Алексея Житковского "Горка"1 поражает достоверностью. Всякий, кто работал в системе образования, проникнется сочувствием к нелегкой судьбе детсадовской воспитательницы Насти. Автор заостряет реальные ситуации гротеском, собирая в тугой пучок все беды: у одного ребенка глисты, другого не забрали домой, а все вместе они, как назло, плохо учат песни и танцы ненужные никому, кроме начальства. Не только ребенок не может выжить в детсаду как полон нная личность: никто в этой системе не сможет. Символом принципиальной нелепости задач, поставленных перед воспитателем, становится горка: надо делать ледяную горку, в выходной, всем вместе. "Никаких Снегурочек, никаких Дедушек, никаких Морозков, Снеговичков, всяких баб и прочей херни не бывает. Ничего этого нет! Есть только работа. Тяжелая, нудная, ежедневная тупая работа. Работа. Ра-бо-та".
Современные реалии цифрового общения воплощены в пьесе Леры Чеботаревой "Selfuck". Социальная идентичность явственно двоится на жизненную и цифровую, причем цифровая работает как визуальный / социальный фильтр, приукрашивая реальность. Больше, больше лайков! Накачанные попы против наколотых губ! Консилер против колбасы. И так далее, и так далее, вплоть до смерти которую тоже неплохо бы заснять. Событие становится событием, только будучи отражено в соцсетях. Интернет, когда-то (недолго) бывший местом свободного анонимного общения, стал сегодня местом жесткой, почти необходимой социальной отчетности и контроля вплоть до срока за репост.
В монопьесе "Как я научился жить" Алексей Битюцких2 иронично и отстраненно проводит исследование фрейдистской идеи о том, что всем нам портят жизнь детские комплексы. Пьеса подробно, неспешно разворачивает перед читателем образ современного молодого человека, слегка, кажется, аутичного, но вполне отвечающего духу времени. По первому впечатлению он очень откровенен; но эта открытость как будто с клиническими целями, как в кресле психоаналитика. Фрейдистская идея о работе над комплексами выводится из внутреннего мира во внешний: нужно не поработать "с маленьким обиженным мальчиком" в себе, а просто пойти и побить Стаса. Не получится сразу нужно научиться. Новая искренность оборачивается новой брутальностью: "Потом я сажусь в машину. За руль. Веду ее как настоящий мужчина, который сделал все, чтобы быть настоящим мужчиной. Еду молча. Чувствую всю свою мощь. А нужно было всего лишь походить немного на бокс". Автор иронически и сочувственно смотрит на героя: ведь если победа над собой происходит на внутреннем поле (и в этом смысле бесповоротна), то на любой кулак найдется кулак покрепче.
Пьеса Сергея Давыдова "Отличный парень", в духе сериала "Черное зеркало", решает проблему действия социальных ожиданий через фантастическое допущение. Не такое уж фантастическое, если разобраться. Герой пьесы предстает жертвой предписаний, сосредоточенных в характеристике отличный парень . Как-то так получается в нашей реальности, что "отличный" не значит успешный, не значит популярный; отличный значит на все соглашающийся, для всех удобный.
Важна в пьесах "Евразии" и тема семьи. Она предстает как место инициации, место зарождения комплексов, распределения социальных ролей и где-то (если повезет) взаимопонимания.
Пьеса Кристины Гортман "Вкл-выкл" ретроспективное исследование о том, как семейные паттерны влияют на детей и как важна правда, которая все равно обнаружится. Любовь не вечна; измены случаются; чтобы удержать семью, нужен немалый труд. Из поколения в поколение слышится крик: "Есть ли хоть один человек на Земле, кто бы знал, как удержать счастье в семье? Как сохранить его живым?"
Важной метафорой современного конфликта поколений в драматургии становится молчание. Вот и главный герой пьесы Марии Малухиной "Замыкание", подросток, замолкает не случайно. Его заикание-замыкание знак нарушенной семейной и жизненной коммуникации, того, что невозможно выразить себя особенно когда ты не можешь проскочить через какую-нибудь "к" или "с" и нужно бить себя по ноге, чтобы выговорить фразу. Но через мучения главного героя, через его шерстяную власяницу и цитаты из Тютчева автор дает надежду на то, что диалог все-таки возможен.
"Поход" Ксении Пещик тоже о нарушении коммуникации в семье, но обратимом. Мода на активный отдых выводит семью, родителей и двоих детей, в поход, но из соображений экономии они не берут гида. А может быть, это сама судьба сводит семью, хотя бы вынужденно, вместе? Недаром гиды в пьесе играют роль античного хора. Поход не самое безопасное дело, и пережитая вместе угроза заставляет членов семьи увидеть друг друга заново. И начать диалог.
Судьба настигает и семью из пьесы Дмитрия Соколова "Огонек". Здесь герои, наворотившие в жизни разных довольно некрасивых дел, скомканные глупыми поступками и материальными притязаниями, через обман, через ссору выходят наконец к искренности. Любимая собака, занявшая место дочери, оказывается мертвой. Отец готов отобрать у дочери квартиру, чтобы отдаться призрачным надеждам на новое стариковское счастье. А все потому, что каждому хочется любить и быть любимым. Даже если ты старик; даже если твой будущий младенец с синдромом Дауна.
Ведь любовь вот мы и вернулись к ней не знает преград.
Подробнее об этих и других пьесах конкурса на с. 181.
1 Публикуется в следующем номере: потребовалось время для решения вместе с автором некоторых вопросов, возникших у нас к его тексту, одному из лучших на "Евразии-2018". (Здесь и далее прим. ред.)
2 Публикация планируется в следующем номере: хороших пьес на этой Евразии оказалось больше, чем cмог вместить один выпуск журнала. То же самое касается пьес К. Пещик и Д. Соколова.