Независимая театральная компания “Группа лиц по предумышленному сговору” фактически существует с 2015 года, и началась она с благотворительной постановки “Монологов вагины” Ив Энцлер в рамках кампании V-Day. Это один из немногих коллективов, которые не только открыто заявляют о своей социальной и политической ангажированности, называя себя “феминистским театром левых взглядов”, но и последовательно воплощают в жизнь принципы равенства в искусстве, переворачивая с ног на голову все зрительские и профессиональные стереотипы. Одна из последних постановок “Группы лиц...” — первая в мире опера-караоке “Адоран и Гавр”, где исполнителем становится каждый зритель.
В компании участвуют люди разных профессий и разного социального положения: студенты, активисты, художники, архитекторы, композиторы, музыканты, офисные сотрудники, ученые, молодые матери, представители ЛГБТ-сообщества, психологи и даже сотрудники государственных ведомств. Форматы сложные для непрофессионалов: балет, опера, интервенции в городское пространство, акции.
Композитор оперы “Адоран и Гавр” Элина Лебедзе только после нескольких встреч с коллективом осознала, что исполнители не знают даже нот, не говоря о том, что ни у кого из них нет музыкального образования. После первого шока ей показалось интересным взаимодействовать без посредника — без партитуры, с теми голосами, что есть у исполнителей. Аналогично работают режиссер (Соня КрайнихВзглядов Акимова) и хореографы коллектива (Виталий Глухов и Татьяна Лузай): внимание на баланс, вес тела, его тяжесть, внимание на доверие, общее дыхание, общую динамику — так происходит выработка “коллективного тела” участников.
Как непрофессионалы могут вдруг начать петь? Судя по тому, что авторы оперы делали со зрителями, те, во-первых, сначала должны просто позволить себе петь. Во-вторых, важно поймать “состояние животного”: смочь зарычать, взвизгнуть, зашипеть — “научиться действовать всем человеком”, как говорит в одном из интервью режиссер.
Единственные профессионалы в постановке — музыканты: Дмитрий Бакун (альт), Антонина Позднякова (скрипка), Искандер Ханнанов (виолончель).
Для постановок коллектив выбирает обычно актуальную или болезненную повестку: феминизм, насилие, антифашизм, блокада Ленинграда. Опера “Адоран и Гавр” возникла как реакция на пакет Яровой (два законопроекта, декларированные их авторами как имеющие антитеррористическую направленность, были приняты в РФ в июле 2016 года) и изначально называлась “Враги народа”. С принятием этого закона, по версии перформеров, “врагами” становятся все творческие свободомыслящие люди, возникает острый конфликт между государством и свободой художника. Бесстрашным и радикальным предстает в опере режиссер Адоран и его труппа. Он произносит свой манифест, и поначалу его артисты переговариваются: “Что за бред?”, “Сомнительно”, “Спорно”, “Не согласна”, “Страшно, но...”.
— Хотят ли люди ужасаться? — спрашивает режиссер труппу и зрителей. — Формирует ли театр ощущение настоящего?..
Это, конечно, не так. Изменим. Необходимо злое искусство.
Идея театра утрачена. Единственное, что реально воздействует на человека, — это жестокость.
Режиссер призывает делать театр, доведенный до крайности и предела. Он представляет собой классического модерниста, который верит, что искусство имеет силу менять реальный ход вещей. И конечно, искусство не должно нравиться цензуре. Скоро вся труппа вторит режиссеру: “Нужен прежде, прежде всего театр, который нас разбудит: разбудит и наши нервы, и наше сердце”.
А что зрители? Как только зал заполнен, выходит дирижер (Кристина Килинкаридис-Коробейникова) и объясняет правила. Именно она руководит хором зрителей, пообещав, что каждый станет полноценным участником оперы и будет петь; жестами показывает, когда, как и с какой скоростью и интонацией звучать. И зрители поют, исполняют тексты, хлопают и топают. Их партии действительно отдельно прописаны в либретто. Например, в сцене “Перед премьерой” они по указанию дирижера произносят: “Сегодня премьера”, “А есть контрамарка?”, “Билетов нет в продаже”, “У меня лишний, продам недорого” и т.д. В это время “прокурор” заходит в зал и начинает скандалить с одним из зрителей: “У меня контрамарка! Подите прочь!” Все это не выглядит как дурной неуместный интерактив, наоборот, становится органичной частью спектакля.
Конечно, есть здесь и любовная линия. Сама опера начинается в постели любовников: режиссера и его поклонника Гавра, который в финале оказывается человеком, предавшим любовь ради буквы закона. К слову, текст возник благодаря коллективным усилиям режиссера Софьи Акимовой, композитора Элины Лебедзе и других участников группы. Он построен на игре с речевыми штампами: канцеляризмами чиновников и судей, штампами из разговоров режиссера с труппой, общения между художниками, реакции зрителей и т.д. Бытовые мелочи, перенесенные в “большой формат” оперы, звучат не только комично, они акцентируют внимание на тех проблемах, которые постоянно решают представители богемы и творческой среды. Вот как это выглядит:
— Одолжите денег — за мастерскую платить нечем!
— А я... А я... Нарисовала колесо, непохожее, на колесо!
— Ты просто не умеешь рисовать — сначала научись передавать объем карандашом. И драпировки.
— Мы тонем в религиозном искусстве!
— В абстрактных сюжетах!
— В академизме!
— Мы многое испробовали — не работает!
В конце концов, художники решают убить министра культуры — и это-то и оказывается содержанием нового спектакля Адорана. Опера в опере. Премьера проходит успешно, но на следующий день министра культуры действительно находят мертвым, а любовник режиссера Гавр оказывается государственным обвинителем... Финал предсказать, в общем, легко. Довольно трогательно решена сцена “Письмо родителям из застенков”. Здесь перформеры перестают петь и интонировать, а будничным голосом озвучивают реплики тех писем, которые они написали своим родным во время подготовки к показу (что бы они захотели сказать им, если бы оказались в тюрьме).
“Адоран и Гавр” и деятельность всего коллектива убедительно показывают, что опера может существовать без дорогих костюмов и машинерии, без оркестра в сто человек, но зато с активным участием публики. Это к тому же один из немногих спектаклей, где исполнители грубо нарушают личное пространство зрителей: в сцене “Бесы” в полной темноте они накидывают им ткань на голову, светят фонариками в глаза, накидывают на шею платки и затягивают их, кричат прямо в ухо, трясут. Таким образом, видимо, режиссер и перформеры хотели показать, что имел в виду под жестокостью в театре Адоран. Однако у большинства зрителей подобные действия перформеров вызывали хохот из-за сильной балаганной составляющей этой сцены.
Сама опера-караоке представляет собой своеобразную метафору. С одной стороны, она действительно разрушает стереотип “опера не для всех”. С другой — легко отсылает к политическим аналогиям. Отказываясь петь, мы принимаем на веру, что пение нам недоступно. Отказываясь использовать свое право голоса, мы отдаем его тем, кто забрал себе это право.
Возвращая голос самим себе и зрителям в опере “Адоран и Гавр”, компания “Группа лиц по предумышленному сговору” призывает вернуть себе и политический голос.