В “Современнике” сыграли “Свадьбу” — на пять пар приходится шесть авторов, у одного из которых позаимствовано два текста и личный образ для финального аккорда. В создателях указан единственный режиссер, в сценах же угадываются как минимум трое.
Так, оказывается, шутят не только в Одессе — это новый прием Егора Перегудова, не только известного театрального режиссера и педагога, но и профессионального переводчика-синхрониста. Раньше он разделял эти специальности: сам ставил спектакли в РАТИ и РАМТе, “Сатириконе” и “Современнике”, а пьесы в собственном переложении отдавал коллегам в Театр Пушкина и “Табакерку”. А теперь все смешал: перевел авторов не только произведений, но и спектаклей с одного режиссерского языка на другой, то есть свой, режиссерский. Это оказалось смелым, но не самым благодарным экспериментом. Зрителю тут, с одной стороны, приятна радость узнавания, с другой — его дезориентирует “смесь французского с нижегородским”. Точнее, немецкого с петербургским.
“Свадьба” — спектакль по текстам знаменитых авторов. Все они, за исключением, пожалуй, лишь “Мещанской свадьбы” Брехта, специально переведенной Перегудовым для своего спектакля, хорошо известны даже нетеатралам — не раз экранизировались или использовались в радиопостановках и вообще давно растащены на цитаты и даже анекдоты. Все это, разумеется, Перегудов в своей постановке предусмотрел. И в чем-то использовал напрямую, не утруждая себя и публику свежими решениями, а где-то предложил взгляд на привычные вещи сквозь призму чужого опыта.
Например, чеховские рассказец “О том, как я в законный брак вступил”, открывающий первое отделение, и лекция “К сведению мужей”, разыгранная в начале второго акта, — типичные образцы литературного театра. Фронтальные мизансцены, минимум выразительных средств — просто, наглядно, понятно. Брехта так показать уже сложнее — на час завладеть вниманием публики (не только “Современника”) таким решением (и текстом) практически невозможно. Могучее для этого средство — прием Могучего, использованный им при постановке “Алисы” в БДТ: застольные беседы персонажей в ярких париках дыбом (“Золотая маска-2015” за работу художника). И пусть не все столичные зрители посещают фестивальные спектакли, зато “модные” видели многие. К таковым с некоторых пор относят “Сказки Пушкина” Роберта Уилсона в Театре Наций, и некое родство эстетик эта часть публики обнаруживает и обсуждает затем весь антракт. Хотя вернее говорить о принципиальной разнице в подходах: при чисто внешних сходных чертах у Перегудова нет “двойного кодирования”, рассчитанного и на профана, и на просвещенного зрителя — он именно что переводит с языка высокого искусства на общедоступный. То есть делает авангард мейнстримом. Тоже своего рода воспитание, в том числе и вкуса у публики — если, конечно, есть такая задача у режиссера.
Во второй части “Свадьбы”, где помимо упомянутого Чехова играется еще и “Сильное чувство” Ильфа и Петрова, легко найти аллюзии на постановки Юрия Бутусова — от застолья в “Макбет. Кино” до наряда и макияжа невесты и парящих шаров из “Барабанов в ночи”. К слову, во время просмотра предыдущей постановки Перегудова “Поздняя любовь” меня не покидало ощущение, что режиссер азартно спорит с постановкой той же пьесы Дмитрием Крымовым, но чаще в той же запальчивости просто ее цитирует. Впрочем, и в первом, и во втором случае этому есть и более простое объяснение — как-то по поводу другого своего спектакля Егор Перегудов сказал, что вместе с актерами он должен «рассказать историю средствами того театра, который нам сегодня интересен, и это не имеет ничего общего с литературным “умничанием”». В общем, как говорил еще Давенпорт Адамс, хороший художник копирует, а уж гениальный... Ну, продолжение благодаря Пикассо известно, пожалуй, всем.
Несмотря на то что в “Свадьбе” собраны тексты очень разных авторов и сценические решения для них предложены столь же разные, здесь прослеживается четкая логика — спектакль начинается с поиска и встречи любимой, а заканчивается счастливым воссоединением влюбленных. А чтобы сшить всю эту эклектику в единое повествовательное полотно, Перегудов начинил действие цитатами из песни на стихи Софьи Парнок “Вижу: ты выходишь из трамвая — вся любимая”, спетой в начале спектакля, и репликой отца из “Свадьбы” Зощенко: “В прежнее время я свободно четверть мог выкушать”. Звучащие там и сям, они создают впечатление, что несмотря на меняющийся антураж персонажи на сцене все те же — просто, как нередко и в жизни случается, кочуют с одной свадьбы на другую.
Мало ли кого иной раз может занести на чужое торжество. Так на сцену, а затем и в ложу “Современника” выносит похоронный оркестр, а после — и самого Антон Палыча в компании Льва Николаича. Правда, появляются они, точнее проявляются, частями — сначала актеры Иван Забелин и Никита Ефремов представляются, соответственно, именами классиков, а спустя время, вроде бы тихонечко выпивая в углу стола, оказываются уже загримированными под них. И вот тут уже вся свадьба превращается в настоящий аттракцион — если браки заключаются на небесах, то и влюбленные у Перегудова парят под колосниками на тросах. И грозный соперник жениха Лифшиц, держащий в страхе гостей, оказывается человеком весьма миниатюрных размеров (Вано Миронян). Весь в белом появляется долгожданный иностранец — темнокожий Адлер Бессалах. А “инженеры человеческих душ” в открытую хлещут водку из раструба патефона — с таким рогом изобилия людям для счастья не слишком уж много и надо. К этой нехитрой сентенции подводит весь спектакль — грандиозный масштаб такого мероприятия, как свадьба, не просто утомителен для всех ее участников, но в целом не нужен его главным виновникам.