История работы “Июльансамбля” Виктора Рыжакова над спектаклем “По Чехову. Три сестры” представляется весьма характерной после его просмотра. Кажется, в самой форме спектакля воплотился процесс неутомимого поиска, который продолжается и до сих пор не закончился — даже после премьерного показа.
И хотя спектакль выпущен как полноценная премьера, и режиссер, и артисты в этой работе все еще пребывают в состоянии “work-in-progress”. Кого-то может раздражать такая незавершенность и концептуальная вариативность. Но на это можно посмотреть и иначе. Например, как на живое течение жизни, которое не подогнать под законченные концепции. И да, которое иногда вызывает в нас ощущение дискомфорта.
Театр “Июльансамбль” художественный руководитель Виктор Рыжаков создал вместе со своими выпускниками Школы-студии МХАТ 2016 года. Нередкий уже для современного театра случай, когда курс под руководством своего мастера настолько срабатывается и находит свой собственный стиль, что начинает позиционировать себя как целостный художественный коллектив. В случае со Школой-студией МХАТ Виктор Рыжаков апеллирует еще и к студийной традиции, называя свой коллектив 9-й студией МХТ и ставя его в один ряд с 1-й студией Станиславского, 3-й студией Вахтангова, “Седьмой студией” Кирилла Серебренникова и 8-й студией Дмитрия Брусникина.
Откровенно студийный характер, собственно, и несет на себе спектакль “По Чехову. Три сестры”. Работа над спектаклем была начата еще в студенческие годы, о чем режиссер предупреждает зрителей в своем вступительном слове. Хотя, в общем-то, подобное словесное оправдание формы впоследствии кажется даже излишним — когда за естественным студенческим задором и драйвом начинаешь различать в спектакле, как строятся взаимоотношения артистов с драматическим материалом и — шире — театральным и культурным контекстом вокруг него.
Виктор Рыжаков ставит спектакль “по Чехову”. То есть это, очевидно, не Чехов, но все же около, вокруг и по его мотивам. А еще по следам чеховской традиции, вековых трактовок, калейдоскопа штампов и всего поставленного по Чехову и даже всех возможных фантазий на тему. Такая, по крайней мере, картина вырисовывается примерно к середине спектакля, когда образы героев, проносящиеся перед зрителями по сцене, вдруг начинают кочевать от актера к актеру, менять форму и обрастать новым содержанием, совершать подмены или создавать двойников и прочее и прочее. В конце концов, все это бесчисленное количество форм, нарастая, доводится до абсурда, как будто призванного обнулить, расщепить все наслоения и обнажить суть. То есть душу этой истории, истории трех сестер, которая по-прежнему не оставляет в покое режиссеров, артистов и зрителей.
Собственно, в этом, наверное, и состоит поиск, который ведут артисты “Июльансамбля” вот уже несколько лет. И неудивительно, что поиск этот так затянулся, учитывая путь, который ими был избран. Пробраться к истокам через лабиринты смыслов, наложенных временем, дело, возможно, и неблагодарное, зато, судя по игре артистов, весьма увлекательное. Тут театр в полной мере оправдывает свое название, демонстрируя точное существование в ансамбле. Особенно ловко актеры в спектакле перебрасываются ролями. При этом иногда персонажами обмениваются на самом деле, а иногда оказывается, что эту подмену на сцене совершает не актер, а сам персонаж. То Андрей Прозоров, представляя подполковника Вершинина, продолжает сцену уже репликами самого подполковника. То “реальный”, прежде безмолвствовавший Вершинин предпринимает безуспешные попытки “перехватить” свою роль обратно. Каждой из сестер здесь также выпадает шанс побыть какое-то время на месте другой. Иногда обман раскрывается быстро, как в любовной сцене Маши с Вершининым, где вдруг оказывается, что место Маши заняла изголодавшаяся по мужской ласке Ольга. Иногда сестры меняются местами совсем незаметно. А порой в обмане участвуют сами персонажи, как, например, Тузенбах, когда в очередной сцене признания Соленого в любви к Ирине незаметно занимает место его возлюбленной.
Такая нестабильность, “незакрепленность” за актерами их ролей открывает широкое поле для осмысления персонажей. Даже больше: отвергает саму идею присвоения герою какого-то окончательного характера. Тогда процесс воплощения роли превращается в бесконечную увлекательную игру и жонглирование теми или иными проявлениями характера от ситуации к ситуации. И так же, как проживание заново чеховских штампов и осмеяние стереотипов трактовки, это открывает пространство вариантов для преодоления концепций и форм. Будь то старые, новые или только нарочито выдаваемые за новые формы.
В этом смысле внешне спектакль может показаться излишне формальным. Слишком много задействовано эффектов, слишком утрированные, яркие образы, вплоть до героев комиксов, как Соленый в образе Джокера, или попсовых музыкальных мотивов. Но при этом формальным спектакль никак уж точно не назовешь. Это некая квинтэссенция формы, проявляющая то, что как раз предшествует форме. Ведь за внешней буффонадой, абсурдом, сюрреализмом (ни одно из определений, кажется, лишним не будет) здесь скрывается глубокая горечь и остро переживаемая тоска по настоящему человеческому содержанию. Тоска о подлинных чувствах, которых так жаждут, но не способны в себе отыскать чеховские герои и поиск которых предприняли артисты “Июльансамбля”.
Временами начинает казаться, что это бешено мчащееся действо, как разогнавшийся поезд, дойдя до предельного напряжения, должно, наконец, потерпеть крушение. И тогда, может быть, за всей этой бутафорией можно будет докопаться до сути. Что ж, метод вполне оправданный. Чтобы от чего-то освободиться, иногда единственный способ — довести это до абсурда и прожить до конца. Так утрируют в спектакле актрисы Ирина Обручкова, Алевтина Тукан и Варвара Феофанова переживания сестер Прозоровых в одной из первых сцен, вспоминая день смерти отца. Все три в черных платках, зловещими голосами на фоне грозового неба напоминающие грозных богинь судьбы, они произносят свои монологи. Конечно, этот оперный гипертрофированный драматизм здесь выглядит и звучит абсолютным абсурдом и только обнажает излишнюю экзальтированность и пафос сестер.
Скорость сценического действия в спектакле и впрямь, кажется, нарастает чем дальше, тем больше и не предполагает ни промежуточных, ни конечной станций. И если жизнь — это движение, а театр — воплощенное течение жизни, то ритм этот весьма отвечает сегодняшним реалиям. Конечно же, это спектакль о нашей жизни. Жизни, которая часто превращается в бег по кругу, а мы этого не замечаем, постоянно бежим от чего-то или за чем-то, а в процессе совсем забываем, куда и откуда бежали.
Так вряд ли замечают герои спектакля (но, конечно же, не артисты), что проживают по нескольку раз одни и те же сцены. Что бегут друг за другом по кругу, обегая под станками зрительный зал, а по пути теряют ориентиры и путают роли преследователя и беглеца. А может быть, давно уже и забыли сестры, что все-таки успели однажды на нужный поезд и выбрались-таки в Москву? Ведь не зря режиссер закольцовывает композицию спектакля, начиная и заканчивая действие бегом вслед уходящему поезду. И если жизнь, показанная в спектакле, это и наша московская жизнь (по версии режиссера), то значит, это отчасти “сбывшаяся мечта” сестер Прозоровых. И значит, нам здесь мечтать уже совсем не о чем. А уходящий поезд — сплошная иллюзия.
Раз уж границы пространства в спектакле оказываются такими шаткими и нечеткими, что тогда говорить о времени. Нам кажется, что вначале мы видим совершенно чеховских персонажей. Но постепенно они обретают черты наших современников, меняя костюмы, поведение, ценности, способ думать и чувствовать... И вот к финалу мы видим то, о чем мечтали когда-то сестры: “...что будет через сто или двести лет?” И хотя время в спектакле не определено окончательно, движение его ощутимо испытывают на себе персонажи. Некогда прекрасные люди, с изначально чистыми душевными порывами и жаждой любви, под действием времени (смены времен и эпох) облекаются в искаженные и даже абсурдные формы.
Конечно, это не спектакль вне времени, но время здесь как будто присутствует в своем всеобъемлющем аспекте. И при этом очень хорошо ощущается — в течении самой жизни, которая движется и меняется вместе с его течением.