Публикуемый нами текст не вошел в информационно-библиографическое электронное издание “Владимир Павлович Гуркин: драматург, актер, режиссер”, так как был обнаружен в семейном архиве уже по завершении работы над ним. Это нечто вроде заявки на будущий многосерийный фильм, которому так и не суждено было появиться, да и сценарий его, вероятно, не был написан. Тем не менее, он представляет ценность для всех, кто интересуется жизнью и творчеством Владимира Гуркина. Мы публикуем его с разрешения жены драматурга Людмилы Борисовны и его дочери Екатерины Владимировны в память о нашем замечательном незабываемом друге.
История, которую я хочу предложить, банальна. Банальна в высоком и вечном смысле сюжета жизни большинства: родился, учился, женился, работал, завел детей, вырастил их, схоронил родителей, умер. Таков порядок вещей бывает свойствен и людям выдающимся. Разве не банален сюжет Пушкина? Родился, учился, работал, женился, нарожал детей, погиб в результате драки... Интересно существование в сюжетах, изумляющее глубиной проживания, неожиданными поворотами в отношениях, реакцией на события. Открытием новых-старых тайн в человеческой природе.
Наш герой не гений, созвучен действительности, но не конформист. Бунтарем тоже не назовешь. Любит свою землю, свой край, но “дурным патриотизмом” не страдает. Однако в отличие от замечательного грузинского философа, заявившего “если мой народ не прав, значит я буду против своего народа”, он поступил бы иначе. От “какова жизнь, таков и я” постепенно стал приходить к тому, что именно его стиль, мышление, поступки каким-то образом преобразовывают жизнь в ту или иную сторону. Были и сомнения, и шарахания: банальные метания более-менее образованного и совестливого человека — российского интеллигента. Интеллигента в первом поколении. Это важно.
История располагается в четырех десятках лет, начиная с шестидесятых. Это дает возможность в интриге перевести центр внимания зрителя с вопроса “что будет?” в интерес открытий и узнаваний “что стало”.
Каждая часть истории соответствует десятилетию. Из каждого десятилетия берутся определяющие дальнейшую жизнь события.
1 часть, шестидесятые годы. СТУДЕНЧЕСТВО
2 часть, семидесятые годы. АРМИЯ
3 часть, восьмидесятые годы. ТВОРЧЕСТВО
4 часть, девяностые годы. СЛАВА
СТУДЕНЧЕСТВО (60-е годы)
Все началось с того, что семнадцатилетний человек решил стать актером вопреки желанию родителей. Жил он в маленьком провинциальном городке. Мать и отец — простые рабочие люди, и карьера инженера для сына казалась самым счастливым исходом. Сын решил иначе. В доме скандал, едва не приведший к разрыву отношений. В конце концов родители смирились и отпустили своего наивного, вполне советского мальчика, в жизнь.
Уехал в большой город; пройдя серьезный конкурс, был зачислен на первый курс. Увидев себя в списках поступивших, счастлив был необыкновенно, но тут же навалились грусть и тревога. Понять причину их возникновения не мог до тех пор, пока не оказался на мосту, ведущему к железнодорожному вокзалу. Из динамика слышался женский голос, объявляющий о прибытии и убытии поездов.
Услышал об отправлении идущего домой и понял, отчего давили грусть и тревога. Надвигалась чужая, пугающая неизвестностью новая жизнь. Жизнь без матери и отца. Без родных улиц с пружинящими тротуарами, без гонок с пацанвой на великах, без надежности и уюта. Заплакал. Стоял, перегнувшись через парапет, и плакал в вызолоченную закатом реку.
Сзади похлопали по спине. Оглянулся. Знакомый парень. Все экзамены сдавали в одной группе. Как и он, пошел пройтись по набережной и забрел на мост. Стали друзьями.
Студенчество: первый стакан водки, первая женщина, первые настоящие враги... Первые открытия масштабности жизни, крушение иллюзий, возникновение новых. Много было веселого и смешного, и совсем не смешного, и совсем не веселого. Женился на однокурснице, родился ребенок. На следующий день после рождения сына забрали в армию.
АРМИЯ (70-е годы)
Об армии рассказано много сладкого и пафосного, горького и безнадежного. Правда не там и не там... Не подумайте о середине. Там ее тоже нет. Она вне качественной оценки, как и жизнь. Она самодостаточна. Для молодого человека армия — время потрясающей концентрации душевной работы. Кто-то ее не выдерживает, но большинство все-таки не ломается. Именно здесь по-настоящему приходит великая банальная мудрость “и это пройдет” к даже не подозревавшим о Соломоне. Тому, кто быстрее приходит к подобному пониманию, легче переносить и голод, и холод, и дедовщину, и разлуку с близкими. Легче справляться с приступами отчаяния. Борьба с отчаянием и ярчайшие вспышки надежд — вот окрас солдатских дней. Вот почему спустя годы будет вспоминать армию как благодатное пространство самых острых и глубоких переживаний. Ну а сейчас и дедовщина, и самоволки, и даже перспектива попасть под трибунал; но “и это пройдет”. Вернется к жене и сыну, вернется в уже по-настоящему взрослую жизнь.
ТВОРЧЕСТВО (80-е годы)
Он был одаренный человек. Армия даже увеличила его одаренность, переведя в ранг таланта сферу чувств, воображения, удовольствие от процесса думания. На работе его ценили, зритель любил. Он верил в свою планиду и никогда не опускал рук. Не было денег — шел грузчиком в магазин или на ликеро-водочный завод, подрабатывал в новогодние дни на детских утренниках Дедом Морозом. В поисках более интересной работы переезжал с семьей из города в город, начал ставить спектакли, занялся литературной работой.
Появился второй ребенок. Жена ревновала. Ревновала к работе, ревновала к женщинам. Относительное право на ревность к женщинам было. Он увлекался, но поскольку был по природе однолюбом, никогда увлечения не приобретали серьезных форм. Жена это чувствовала и до опасной черты ссор не доводила. Она была неглупая женщина. Поэтому какие бы скандалы, иногда вплоть до рукоприкладства, ни возникали в семье, в недрах их душ жило знание о неразрывности их природ. Любовь, наверное, все-таки ушла, но ушла так, как уходит от однолюбов: укутала их душеньки в некий кокон со свойствами воздуха: есть он — его не замечаешь, нет — задыхаешься от удушья.
Так они и жили до тех пор, пока на них не обрушилась слава.
СЛАВА (90-е годы)
МОСКОВСКИЙ ПАРНАС. Встречи, знакомства, творческие проекты, воплощения, дань богеме, планы... Но все это постепенно стало терять осмысленность, превращаясь в самоцель. Возникал вопрос: а зачем?
Отношения с повзрослевшими детьми выстраивались совсем не так, как мечталось, “кокон со свойствами воздуха” сильно поистерся и лишь в редкие дни едва-едва ощущался — скорее походил на воспоминания. Парнас пришел в разброд и шатание; да это уже и не Парнас вовсе, а неизвестно что. И бродят по нему невесть откуда расплодившиеся аполлончики с сытыми бойкими глазками, дудящие то в ту трубу, то в эту. Неважно в какую, лишь бы не опоздать, не недоесть, не недополучить. Недо, недо, недо. А в сущности, трясясь от страха перед своим завтрашним днем. Недоднём.
Он уходит с “Парнаса”. Призывает старых друзей-товарищей на общие дела, но и здесь все переменилось. Кто-то спрятался во власти, в политике, кто-то в коммерции, а кто-то, не сумев распорядиться шальными деньгами, для начала утонул в пьянстве, а затем открыл пальбу по всему свету, напоследок снеся голову и себе. Другие, не нашедшие пристанища нигде и ни в чем, обнищав, тихо сходили с ума от своих детей наркоманов и пьяниц, запивали сами. А затем, как пишут в газетах, “все произошло на бытовой почве...”.
Пришлось и самому хлебнуть лиха. Тоже пил, потом бросал, взрывался неудержимой активностью и что-то организовывал, бежал останавливать, спасать, привлекать, уставал и опять пил, и опять бросал. Однажды стало страшно. Куда это я и что со мной? Куда ты и что с тобой, жизнь наша? Почему так трагически скучно и неинтересно стало жить? Каков я, такова и жизнь? Или какова жизнь, таков и я? Или у мироздания кончились тайны и больше никаких великих иллюзий? Жизнь ужасна? Прекрасна? Где правда? Посередине? Да нет. Совсем в другом месте. И вычислить ее невозможно. Можно почуять, ухватив сердцем, прочувствовать и уже не терять. Как в молодости, но уже с усилием.
И оказывается, не кончились великие тайны и ждут открытия, и новые иллюзии, потому что еще не вечер, еще не кончен день, а только перевалил на вторую половину. Вновь, как в молодости, как в детстве, заволновалась душа в предчувствии возвращения утерянной радости жить, радости смыслов. Значит вперед в молодость, поближе к детству.
Такси. Дорога в аэропорт. Самолет. Другой аэропорт. Такси. Река. Его река. Перегнулся через парапет. Покачиваются вытянутые по течению длинные пряди водорослей; буруны у быков, вызолоченная закатом вода. Из динамика с вокзала женский голос: “От четвертой платформы отправляется пригородный поезд...” Его поезд! Кто-то похлопал ладонью по спине. Оглянулся. Мятый пиджачок, мятая рубаха, мятый галстук, мятое лицо в чеховской бородке. Мятая жизнь с виноватыми слезящимися глазами.
Мятый. Не заболели?
Он. Что?
Мятый. Стоите, согнулись. Подумал, вдруг плохо.
Он. Да нет-нет. Просто стою, смотрю.
Мятый. А-а, любуетесь? Хорошая река. Красивая. Согласны?
Он. Уходит. Все, пошел...
Мятый. Кто?
Он. Поезд уходит. Домой. Там мой дом.
Мятый. Да? Хорошо. А не поехали?
Он. Уже поехал. Вот, еду.
Мятый. Да? Н-ну, хорошо.
Он. Хорошо.
Мятый. Вы извините, конечно, если нетрудно... Можно попросить...
Он. Сколько?
Мятый. Много не надо. Ни в коем случае...
Он. Сколько?
Мятый. Мне маленько. Тут у меня на днях ожидается...
Он. Держи. (Протянул купюру.) Хватит?
Мятый (растерянно). Ох ты... Это как?.. Спасибо... А вы... Все понял. Не буду. (Прячет деньги.) У меня тоже тут... на днях ожидается... Значит едете? Мне бы тоже... Надо бы.
Он. Поезжай...
Мятый. Э-э, мне далеко.
Он. Пока не поздно.
Мятый. Самолетом, знаете ли...
Он. Ну и лети.
Мятый. Как? Как это сразу...
Он. Если очень надо.
Мятый. Дак... Просто безумно желательно... А вот с какого конца ухватиться, даже не знаешь... Вот как? Не знаете?
Он. Сейчас... Сейчас объясню. (Пауза.) Ты только повнимательней.
Мятый. Да-да-да.
Он. Сосредоточиться. Сначала сосредоточиться. Понимаешь? Подожди. Потом выдохнуть, выдохнуть все и... Опять набрать дыхания. Нового дыхания. Тогда вот здесь вдруг радость... В груди вдруг радость появляется. Понимаешь?
Мятый. Так-так. Так.
Он. Чувствуешь? Плечи расправь, пусть все пространство займет Сейчас-сейчас. Вот, вот. Понимаешь?
Мятый. Понимаю, конечно понимаю.
Он. Набрал дыхания. Набрал полностью, почти счастлив. И главное — легкость! Легкость!
Мятый. Точно, легкость.
Он. Можешь все! Нет невозможного! Разбегаешься и... Смотри внимательно.
Мятый. Смотрю-смотрю.
Он. Бегу.
Мятый. Давай!
Он разбежался, легко вспрыгнул на парапет, оттолкнулся и полетел. Почти мгновенно догнал электричку, пролетел над крышами вагонов, уже в одиночестве несется над железнодорожным полотном. Мелькают леса, полустанки, поля, села-города, опять леса. Вот и его городок. Вокзал, центральная улица, теперь поворот на Кузнечную, еще поворот и мимо школы, в которой учился, затем мимо хлебного, пролетел над заброшенным переездом, свернул направо в улочку с почерневшими от времени домами. Это его улица, а вот почти у самого леса и родной дом с родными ставнями, палисадником, калиткой, воротами. У ворот на лавочке постаревшие отец и мать. Замер. Увидели его. В глазах испуг, неверие, узнавание, нечаянная радость, вытянутые навстречу руки, счастливый стариковский бег к седому сыну. Мама... Папа... Хорошие мои, здравствуйте.
ВЛАДИМИР ГУРКИН. Москва. 6 июля 2002 года
P. S. История состоит из четырех частей. Но каждая часть, в свою очередь, может заключать в себе четыре полноценных серии. В итоге — 16 серий о второй половине 20-го века через судьбу послевоенного поколения.