Леонид Мозговой. «Лишь это и жизнь…» СПб. Балтийские сезоны, 2017. 352 с.
Книга актера Леонида Мозгового, по его определению, представляет “три фрагмента судьбы”, в которых запечатлен его “пожизненный роман с литературой” (с. 347). Жанр первой части “Письма юности” представляет любовные письма, охватывающие период 1958—1965 годов. Юноша пишет своей возлюбленной, ставшей его женой и безвременно ушедшей из жизни Вале Липановой (Мозговой). Письма поражают чистотой, нежностью и абсолютной откровенностью души. Через них прослеживается духовное становление человека 1960-х, эпохи оттепели. Красной нитью в них проходит мечта стать актером. Школьник, затем на короткое время курсант летного училища в Актюбинске, бросивший романтическую профессию, чтобы поступать во ВГИК. Дважды его подстерегает неудача. Наконец Ленинград, театральный институт, мастерская Бориса Вульфовича Зона. Мечтательный провинциал из Сибири берет от города, института, педагогов, сокурсников — а сокурсники у него Лев Додин, Ольга Антонова, Виктор Костецкий, Владимир Тыкке — все что может. Из мальчика он постепенно превращается в артиста, не теряя тонкости и трепетности души. Вот одно из его признаний в письме: “Хочется говорить хорошие нежные слова и в то же время плакать, но слез нет, а только ком в горле” (с. 13). Это он пишет из летного училища, а в памяти встают кадры из фильма Сокурова “Камень”, в котором актер столь пронзительно показал душевную жизнь Чехова. Странно и удивительно читать строки, написанные человеком, сыгравшим позднее в фильмах Сокурова Ленина и Гитлера: “Да и какой вышел бы из меня артист. Просто посмешище” (с. 15). За этими словами стоят муки сомнения, неверие в призвание. В книге возникает могучая фигура Зона, “великого ленинградского педагога” (с. 265), у которого вначале Мозговой имел по мастерству тройку, за что был благодарен учителю, который “безжалостен в своей гуманности <...> и охраняет искусство от плохих актеров” (с. 11). Жизнь студента полностью посвящена учебе, и в любовных письмах приводятся расписание лекций, программы некоторых гуманитарных курсов, упоминается и Додин Лев Абрамович: “Хороший, способный парень. Будет, видимо (sic! — Г.К.), режиссером. Умный, честный, чистый. Ни зазнайства, ни лишней самоуверенности. По мастерству — четыре” (с. 110). Поглощенный учебой, студент, тем не менее в курсе театральных и литературных событий. Он восхищается “Горем от ума” Товстоногова и Сергеем Юрским, восторг перед которым объясняется тем, что Юрский — выпускник ЛГИТМиКа, где учится автор писем. Это было время увлечения поэзией, особенно Вознесенского и Евтушенко. Трогательно-наивен интерес к хиту того времени, стихотворению Евтушенко с откровенным намеком на эротику: “Ты спрашивала шепотом, а что потом, а что потом...” И любитель поэзии дает оценку: “Ничего особенного, но интересно” (с. 121). Чистота была свойственна этому поколению.
Подробно описана работа над студенческими спектаклями “Сон в летнюю ночь” и “Глубокая разведка” по пьесе А. Крона. Эта часть книги — еще и история ЛГИТМиКА его легендарного периода, когда все педагоги до конца отдавали себя своему делу. Леонид Мозговой посвятил книгу своим любимым учителям — Б.В. Зону, К.В. Куракиной, О.И. Небельской, Л.М. Субботовской, К.Н. Черноземову. Этим людям могут поклониться многие выпускники института, в том числе и я, студентка другой эпохи и другого факультета, кланяюсь им за возможность видеть их учеников на сцене и экране и иногда писать о них. Леонид, спасибо вам за эти страницы истории нашей alma mater.
Вторая часть книги “Ялтинская купель” с подзаголовком «Из дневника работы над ролью А.П. Чехова в фильме А. Сокурова “Камень”» стилистически выдержана в более строгой манере. Записи охватывают период съемок фильма: 1991—2007 год. В жизнь Леонида Мозгового, артиста Ленконцерта, мастера художественного слова, автора почти двадцати моноспектаклей и литературных программ, собирающего большие концертные залы, входит Александр Сокуров, сыгравший в его творческом становлении на новом этапе такую же роль, как Борис Вульфович Зон. Недаром в названии главы появляется слово “купель”.
8 августа 1991 года Сокуров рассказал актеру о ялтинском доме Чехова, где “он был очень одинок” (с. 201). Началась подготовка к съемкам фильма по сценарию Юрия Арабова “Интермеццо”, позже получившего название “Камень”.
Работа над созданием образа Чехова велась медленно и кропотливо. Актер замечает, что метод Сокурова близок методу Анатолия Эфроса (с. 228) и Станиславского (с. 224). Об Эфросе говорится вскользь, о связи метода Станиславского и Сокурова — подробнее. Станиславский советовал читать пьесу как произведение поэта, Сокуров — как музыкальное произведение, как готику (с. 222). Драгоценны записи, сделанные актером вслед за мыслями Сокурова: “Логика моего персонажа не человеческая, а духовная. Мое мистическое сходство с Чеховым, когда я в гриме. <...> Это свободная импровизация на тему Чехова-эксцентрика, поэта, мистика и фантазера бесконечного, как пьеса для Нины Заречной” (с. 222). Вот она, разгадка этого потрясающего фильма: “...как пьеса для Нины Заречной”! Таких записей немного, но их стоит прочесть с карандашом в руках. Актер, сыгравший “импровизацию на тему Чехова”, коснулся глубин его души и передал их зрителю. Это вызывает у него самого удивление: “Это не я на экране и не Чехов, а какой-то синтез старческого грима, парадного фрака и, наверное, моих, но почему-то очень глубоких, многопонимающих глаз” (с. 249—250). Действительно, случилась мистическая материализация мысли режиссера в актере. Режиссер не умер в актере, но воплотился. И когда Леонид Мозговой воспринимает Ялту как Дантов ад, а не курорт, Сокуров видится ему Вергилием, ведущим актера по всем кругам ада, которые прошел Чехов. Фильм, содержащий не одну тайну, не то чтобы до конца проясняется, но книга помогает в него глубже вникнуть.
Третья часть “Воплощенное слово. Работа актера над моноспектаклем” посвящается анализу создания спектакля “Смешной” по повести Достоевского “Сон смешного человека”. Режиссер Людмила Мартынова и актер работали по системе Ежи Гротовского, разрушившего барьер, “четвертую стену” между сценой и публикой. Спектакль игрался на Петроградской стороне, в мансарде на Малой Посадской улице. Актер находился в самом тесном соприкосновении со зрителями. Мозговой поэтапно описывает все мизансцены, раскрывает технологию работы, называя себя, по терминологии Ежи Гротовского “перформером”. Спектакль впечатлял настолько сильно, что зрители, включая критиков, не сразу приходили в себя, продолжая соучаствовать в событиях, пережитых героем. Мозговой воочию явил его раздвоение.
С этой выдающейся работой актера знакомы немногие. Из-за малого пространства, предполагавшего самое тесное соприкосновение с актером, спектакль могли видеть одновременно чуть более десяти человек. Такова была идея этого представления.
Если читать книгу внимательно, три ее фрагмента сливаются в единое целое, высвечивая судьбу незаурядного человека, self-made man. При ее создании артист использовал “глину жизни” (по выражению Томаса Вулфа, автора автобиографического романа “Взгляни на дом свой, ангел”). Это определение кажется мне подходящим для мемуаров Леонида Мозгового.