Экая невидаль — кровать на сцене. Сцена в кровати — другое дело. Особенно когда на... или все-таки в нее?.. помещается весь зрительный зал — а без участия публики совместный проект театра “Трикстер” и ЦДР невозможно представить.
Но задремать, увы, здесь не позволят ни на миг. Как бы ни готовили к тому битый (подушками) час. И даже в пижамы обрядили на входе — “Школа сна” режиссера Вячеслава Игнатова по пьесе Евгения Казачкова стремится во всем соблюдать формальности. И даже следовать пуху и букве закона сомнологии — переодетых зрителей вводят в обитый периной зал, который при известной доле скепсиса можно сравнить и с палатой для буйных (художник-постановщик Марина Литвинова). Даром ли главный персонаж — чокнутый от пересыпания профессор Храпонян (Сергей Мелконян), от которого никогда не знаешь, чего ожидать. Даже если пришел на спектакль не впервыe — несмотря на премьерный показ, среди зрителей оказалось немало таких, кто, изначально попав сюда по приглашению или за компанию, вернулся уже с детьми или друзьями. Что, впрочем, неудивительно: при маркировке “6+” и общей специализации четы Игнатов — Литвинова (а это и есть, собственно, театр “Трикстер”) на детских спектаклях, это, пожалуй, их первая постановка, затрагивающая равно актуальные для всех возрастов проблемы: бессонница, недосыпание и прочие расстройства. И это весьма серьезный, обстоятельный разговор, пусть и в шутейной обстановке. А при нынешней театральной моде на иммерсивность, здесь, как ни в одном другом спектакле этого жанра, дают погрузиться в обстановку с головой — натянув, например, на себя одеяло. Или плюхнувшись плашмя в постель.
Из постели на публику и вываливается Храпонян — титулованный всеми мыслимыми в медицине, быту и даже астрологии званиями, отсылающими ко сну: от академика зевоты до магистра храпа. Словесная игра в “Школе...” вообще отдельная тема, поданная тонко, дозированно и опять-таки с учетом возраста. Или, как говорят литературоведы, двойного кодирования: есть остроты, направленные на детвору, а есть экивоки, рассчитанные на более искушенную солидную публику. Для нее спектакль становится еще и серьезным испытанием, ломкой стереотипов и проверкой коммуникативных навыков: а ну-ка почеши спину незнакомому взрослому человеку! И тебе ее тоже... неловко погладит кто-то посторонний. Филонить при этом не удастся — готовый впасть в спячку Храпонян с вечно слипающимися глазами, оказывается, бдит за каждым участником своего “тренинга”. Для всякого найдет недежурную шутку или выдаст “пророчество”. А когда вдруг покажется, что уж ты-то вне его внимания и тем более досягаемости, на плечо одобрительно ляжет профессорская длань: “А вы сейчас очень натурально зевали!”
Конечно, Мелконян со своей харизмой превращает “Школу...” в театр одного актера, и его помощники (Светлана Кочеткова, Ксения Макарова, Елена Соловьева и Александр Занин) даже не пытаются с ним тут тягаться. Возникает впечатление, что всю неизрасходованную в спектаклях Лаборатории Дмитрия Крымова энергию он выплескивает на этот “засыпательный полигон”. Хотя и там-то за двенадцать лет у него ролей накопилось с избытком. Да и с “Трикстером” актер работает не впервой — в Театре Наций, к примеру, идут их “Осторожно, эльфы”. Но именно в этой постановке, возможно, благодаря столь яркому цельному персонажу, возникает вопрос о взаимопроникновении и влиянии двух, казалось бы, столь отдаленных театров. Особенно когда в “Школе сна” появляется овцесчитательная машина — сводный брат механизма из крымовского “Евгения Онегина” и дальний родственник траснпортера из его же “Тарарабумбии”. И уж тем более когда под занавес Храпонян прокричит “Не проспите свою жизнь!” как эхо “онегинской” ремарки. Но все эти “странные сближенья” объединяет одна интенция — играючи и просто рассказать детям о сложном и экзистенциальном, а взрослым дать еще и возможность опять-таки по-крымовски “остановиться, оглянуться” на прожитую жизнь. У Игнатова это еще превращается в своеобразный сеанс психоанализа. Правда, на кушетке размером в сцену предлагается не ворошить воспоминания, а вспомнить именно подзабытые состояния. Когда, скажем, несказанную радость доставляло скаканье по кровати или ожидание, предвкушение сказки на ночь. Причем вспомнить именно на телесном, физическом уровне — попрыгав и в меру подурачившись (хочешь не хочешь, а уворачиваться от летающих туда-сюда подушек придется), с большим удовольствием принимаешь горизонтальное положение и по-новому оцениваешь всю прелесть “афоризма” Храпоняна: “Время разбрасывать подушки и время собирать их”.
И особенно когда приходит время рассказывать страшную сказку — ничего не таящее, казалось, в себе покрывало внезапно засасывает зарвавшегося профессора и прорастает диковинными деревьями. А сцена-спальня погружается в сиреневый полумрак и населяется монстрами из ночных кошмаров. Морок быстро развеется, но напутствие Мелконяна останется надолго. Как и буквальное ощущение того, что спать все-таки надо с умом. И с удовольствием.