Кто увлечен творчеством знаменитого обэриута, тому стоит посмотреть спектакль Андрея Кочеткова «Старуха Хармс». Чаще всего эту постановку можно увидеть в московском Музее-квартире А. Н. Толстого на Спиридоновке.
Это действо для тех, кто любит слышать со сцены разыгрываемую в лицах прозу и поэзию; кому интересно театральное зрелище в подлинных интерьерах и реальных стенах старых зданий. И для кого театр — наглядное повествование о природе и свойствах сценической игры, в которой все превращается во все и все текуче, как в жизни, и смыслы не зажаты в однозначных границах, а перетекают один в другой. Режиссер вместе с художником Сергеем Якуниным собирают в пространстве действа огромные ширмы, старую мебель, чемодан. Все потертое, в пятнах, порыжелое, драное. Хлам! Рухлядь. Обломки вещей, обломки быта… все, что житейское существование собирает за годы и десятилетия в старом жилище. Потом возникнет еще и огромный, поставленный вертикально… сундук? Саквояж? Огромный ящик заменит собою кладовку!
И вот сюда… или отсюда?.. Выходит… или входит?.. Ведь все это одновременно и квартира, в которой живет главный персонаж, и городские улицы, куда он выходит из дома.
Итак, некто Даниил Чинарь (в его облике Андрей Кочетков), в растянутом белом чесучовом костюме, вынесен обстоятельствами из дома в город. Ему попадаются предметы и сооружения (или он блуждает в них), которые как бы проникают своей внутренней сущностью и своим объемом друг в друга. То, что было только что коридором квартиры, теперь улица, по которой гоняет трамвай. А этот вдруг возникший стоймя ящик-саквояж-кладовка — то ли будка телефонная, то ли будка сторожа. И там живет некто странный, в маске с длинным носом. Но это еще и жилье некоего Сакердона Михайловича; его играет Никита Логинов (актер театра «Около…»), и он же — Старуха. Появится еще и Милая дамочка (Татьяна Буряшина; она же — и Музыкант в этом действе).
Может, Чинарь вовсе не вышел из дома? Или все же вышел… и никак не может вернуться под защиту стен своего жилья? И у него кипят мозги от всех нескладух?
В звучащем со сцены тексте Даниила Хармса — мир Хармса-Ювачева, в котором все разорвано, поломано, перемешано. Слова оторваны от смыслов. Издевательская ирония становится тут тем способом игры, который только и позволяет, если не разобраться с одичавшим миром, с его смысловыми, поведенческими и нравственными перевертышами, то хотя бы какое-то время существовать среди них.
А действо Андрея Кочеткова, с очень продуманным рисунком движения персонажей (хореограф Наталья Гаранина), — как раз тот способ игры, который пытается соединить в нечто цельное события и обрывки событий, вещи и фрагменты вещей, отдельные смыслы и слова, и части слов и смыслов. А эти смыслы и их части рождаются и множатся с появлением каждой новой вещи и каждого отдельного фрагмента вещи или человека.
В вертикальном саквояже-ящике-будке открываются какие-то отверстия, дверцы.
Чинарь пытается туда заглянуть. Или оттуда появляется рука или лицо. И все это самостоятельно и отдельно одно от другого. И все это — взаимодействующие меж собой персонажи игры.
Потому что рука, высунувшаяся из дыры или форточки, или нога, выставленная из-за двери, или голова, свесившаяся из окна или выставившаяся из-за забора, — это «отрезанные» нога, рука или голова. Показавшись, они живут как самостоятельные сущности, отдельные от тела. И это соответствует природе театра: ведь в игровом (и мистическом) пространстве сцены каждый предмет — в том числе отдельные части тела актера — самостоятельные и равноценные с актером сущности, и при этом как бы еще и куклы (одновременно и манипулируемые, и манипулирующие). И это вполне в природе того, как совсем маленький ребенок воспринимает и познает себя: руки-ноги-пальцы для него и части его самого, и отдельные, самостоятельные «куклы-сущности»…
Не случайно же дети до определенного возраста с великим восторгом воспринимают тексты Хармса (и не только собственно «детские»), лучше, непосредственнее, чем взрослые. Взрослым мешает опыт жизни, опыт размышлений ума? А дети еще «бездумны»? Или дети более открыты свежему взгляду первичного познания?
Понятно, что такого рода постановки непросты для восприятия. В этой работе самое спорное — темп. Он, по-моему, сильно замедлен. А нынешний зритель любит драйв и легко откликается на него. Но тут уж… насколько захочет постановщик соотнести свой способ высказывания с восприятием зрителя.
Кочетков определил свою постановку как «бессмысленное измерение вещей в одном дейме». Но этот спектакль, как и текст Хармса, — не безумство баловства с парадоксами. Но способ познания, когда интеллектуализм становится образным и чувственным.
Чиновники от культуры то и дело покушаются на то, чтобы сократить «лишние» очаги культуры — театры, например — под дискурсным лозунгом управленцев наших дней: упорядочивание, оптимизация. Печально, что к этому месседжу подключаются и некоторые театральщики, чаще всего — маститые худруки стационарных репертуарных театров… конкуренция, сэры и лорды! Но по-прежнему находятся те, кто с цифрами и социопсихологическими выкладками в руках показывает: зрительских театромест на тысячу горожан и просто театров и театриков у нас, по сравнению со многими другими, вполне продвинутыми и развитыми странами, сильно не хватает — и в больших региональных центрах, и в столицах.
А пока идут эти споры, люди сцены очертя голову кидаются в непредсказуемую стихию рискованного возделывания театральной нивы. И создают свои театральные группы.
Вот так 10 сентября 2015 года в Музее-квартире Алексея Толстого на Спиридоновке возник «Яхонтов-театр». Его организатор актер и режиссер Андрей Кочетков в качестве дебютного хода нового начинания предложил свой авторский спектакль «Старуха Хармс» по повести Даниила Хармса «Старуха». Этому предшествовал долгий поиск пристанища для постановки. Эскиз «Старухи» был показан в Музее-квартире Вс. Мейерхольда. До премьеры доводился в театре «ОКОЛО дома Станиславского». И наконец нашел приют в Музее-квартире А. Н. Толстого. Там его и можно теперь увидеть.
Спектакль «Старуха Хармс» и «Яхонтов-театр» в общем логично для себя прижились в Музее-квартире Толстого. Ведь это литературный музей. Его руководство и сотрудники имеют вкус к тому, чтобы соединять слово и сцену, раскрывать глубины литературного текста языком театрального действа. Ну и кроме того, это же так увлекательно и наглядно — рассказывать о жизни и творчестве А. Н. Толстого и литераторов его эпохи средствами сценического искусства. Один из современников А. Н. Толстого — замечательный актер и чтец Владимир Николаевич Яхонтов. В конце 20-х годов прошлого века он создал театр «Современник», неофициально называвшийся театром одного актера и заложивший целое сценическое направление. Были в его репертуаре и литературно-чтецкие программы…
Андрей Кочетков тяготеет как режиссер и актер к созданию моноспектаклей. Причем на основе прозы. И уже на уровне работы над инсценировкой выстраивает разнообразную игру с текстом, его символикойи смыслами, словесной структуройи системой образов. На сцене Андрей не только играет персонажей, но и играет с персонажами. По внешним признакам, по манере существования на сцене — это психологический реалистический театр. А по сути — тотальная сценическая многоконтекстная игра. Включая смыслы слов.
Сейчас Кочетков работает над новым проектом «Идиот. Аглая» по роману Ф. М. Достоевского (инсценировку режиссер, понятное дело, написал сам).
Чтобы начать репетиции и иметь возможность создать сценографию, пусть и весьма лаконичную, нужны все же хоть какие-то начальные средства. Кочетков выставил проект на одну из интернет-платформ краундфандинга. Обычно театральные проекты почти не собирают там денег, даже при самых минимальных заявках. Но в этот раз — удивительное дело! — удалось собрать сумму, которая позволила начать работу. Так что уже осенью новый спектакль должен был встретиться со своими зрителями.