Легкий, изящный, азартный спектакль, поставленный Валерией Приходченко в созданном ею независимом театре, в какой-то степени меняет представление о том, как можно играть на сцене сочинения этого драматурга.
Обычно пьесы Николая Коляды (в том числе и в его театре, в его постановке) ставят с почти натуралистической бытовой достоверностью, часто в соединении с перехлестывающей через край «мюзикловой» стихией. Или просто как бытовые психологически реалистические мелодрамы.
Актриса и режиссер Валерия Приходченко ставила «Бабу Шанель»1, будто имея дело с авангардной, формалистически-условной пьесой-фантасмагорией.
Здесь в режиссуре, организации пространства и работе с актерами принципиален полный уход от подробного реалистичного бытовизма и житейской достоверности. Метод «лаконичного театра» доведен здесь до почти абстрактно-минималистских формальных приемов. Но при этом форма здесь не заумная, но позволяющая легко прочитывать смыслы, потому и визуально зрелище получилось ярким и увлекательным.
Для Валерии Приходченко здесь важно именно отрешение от быта, от приземленности натуральных подробностей. Чтобы прорваться от быта — к бытийности, к метафизике душевного мира персонажей этого сюжета. И это оправданный ход: героини этой истории, ветераны самодеятельного вокального ансамбля, и их руководитель как бы подвешены в каком-то особом, условном, замкнутом мирке между прошлым и будущим.
На сцене фоном — рисованный черно-белый задник: какая-то стена, какое-то окно, цветок на подоконнике, котенок рядом с цветком. Окно из мирка персонажей в большой мир. И оно же — окошко в мир их души. А стена — символ того, что разгораживает мир людей. Что разгораживает жизнь и души людей друг от друга.
Несколько табуретов расставлено на сцене так, что героини пьесы сидят лицом к публике и боком друг к другу. И все общение, все разговоры, обмен репликами происходят не в диалоге друг с другом, а через зал. Чтобы услышать друг друга и среагировать, персонажам надо встать и подойти к тому, к кому обращена их реплика. Или сесть рядом — чтобы общаться лицом к лицу, глаза в глаза. Но по большей части — и споря, и готовясь к застолью, и выпивая, они, эти пять женщин, так и сидят лицом к залу, не глядя друг другу в лицо.
Объединяет этих женщин только их песенный ансамбль. Их выступления — возможность быть хоть как-то на виду. Чтобы ощутить: да, еще живы и живем, еще не выпали из этой жизни и даже кому-то нужны и значит еще не утерян смысл существования…
Принципиально здесь для Приходченко и то, что возраст большинства собранных ею в актерскую команду актрис сильно не соответствует возрасту их героинь. «Смещенный» возраст — тут тоже знак. Выпадение из жизни, из круговорота общения с другими — не всегда следствие преклонного возраста и возрастной немощи.
На всех женщинах какие-то куцые разноцветные платьица со странными кармашками-картинками. Как опознавательные нашлепки — чтобы, даже если забудутся имена, было понятно, кто есть кто. Чем-то это напоминает наряды малышей в детском саду. Ну так они, эти поющие пенсионерки, тоже словно дети малые — в том, как спорят, ругаются, ревнуют, как вообще общаются, есть что-то детское.
И поведение персонажей режиссер вместе с актрисами насыщает условной, а не бытовой пластикой. «Накрывание на стол», «питие и закусывание» показаны как некие странные групповые танцы, почти трюковые синхронные пластические этюды — причем разыгрывается все это очень темпераментно, но не сходя с места, сидя на табуретках. Но и в спорах, и в этих условных пластических этюдах проявляются характеры персонажей и открываются их судьбы и их надежды.
Режиссер ставит перед актрисами — Еленой Панджариди, Людмилой Бажиной, Юлией Исаченко, Татьяной Ястребовой, Ириной Обидиной — сложнейшую задачу. Во второй части спектакля у каждой из героинь есть длинный монолог-исповедь. И хотя пластический рисунок сохраняется условный, но в этих монологах все построено на подробно нюансированном, психологически достоверном раскрытии внутреннего мира.
Спектакль балансирует между этими крайностями в стилистике — формалистской условностью и психологическим реализмом так же, как показывает героинь в их переживаниях — не то они почти как дети, не то старухи, наполовину выжившие из ума? А под этим другая суть (как ее играет Приходченко со своими актрисами): в любом возрасте остается ожидание счастья, любви, понимания; и эти надежды выглядят в любом человеке очень по-детски. И чем сильнее и серьезнее, чем безогляднее эти надежды, тем сильнее проступает в этом какая-то глубинная наивная детскость.
Фабула же пьесы такова: накрыт стол по случаю юбилея их творческого коллектива. Все страстно ожидают прихода худрука: каждая тайно в него влюблена и ревнует к остальным. А худрук (Михаил Гуро) приводит новую солистку, под которую все должны теперь подстроиться, — манерную, нагло-высокомерную, примодненную, сразу получившую прозвище Баба Шанель (Ирина Подгорная).
Праздничные посиделки оборачиваются окончательным крахом жизни? Стоять в полутьме фоном для блистающей в луче софитов пришлой «звезды»?
Последняя часть спектакля словно насыщена джазовыми синкопами. Монолог «звезды» — хамское разоблачение всех участниц ансамбля. В ответ коллектив сплачивается и, забыв свары, дает отпор «узурпаторше». Сольный вокально-танцевальный номер — демонстрация «звездой» своих возможностей, эдакая пародийная эстрадная вставка. И такой же демонстративный уход «звезды», за которой убегает худрук.
Возникает короткая общая пауза в полной неподвижности. А затем финальная точка… или многоточие — в том же полном молчании женщины вереницей убегают вслед за худруком и его пассией. Но в этом уходе все-таки сквозит надежда. Пусть не так, как прежде, пусть иначе, но все же — не в забвении. На виду, среди людей. Нужные им.
Это очень светлый спектакль. Очень ансамблевый. И берущий зрителей за живое.
В июне этого года он был с успехом показан в Екатеринбурге на очередном международном театральном фестивале современной драматургии «Коляда-Plays-2017».
1 «Современная драматургия», № 3, 2000 г.