Польский драматург Станислав Игнаций Виткевич, или, как он подписывал свои пьесы, Виткаций, творивший между двумя мировыми войнами, довольно полно представлен в русских переводах, однако ставятся его пьесы нечасто. Пьеса «Мамуля»1, впервые воплощенная на отечественной сцене режиссером Еленой Невежиной в театре «Школа драматического искусства», довольно убедительно показывает связь творчества Виткация с работами таких крупных драматургов последующих десятилетий, как Тадеуш Ружевич («Картотека») и Славомир Мрожек («Танго»).
Элементы абсурда, сближавшие его пьесы с произведениями таких современников, как, например, обэриуты в Советской России (Д. Хармс, А. Введенский), возможно, предвосхитили и художественные инновации крупнейших драматургов-абсурдистов Э. Ионеско, С. Беккета и других.
Пьеса начинается как прямая пародия на произведения наиболее влиятельных драматургов рубежа девятнадцатого и двадцатого веков — «Привидения» Генрика Ибсена и «Соната призраков» Августа Стриндберга. Эти пьесы прямо упоминаются в диалоге Мамули (Людмила Дребнева) и ее сына Леона (Роман Долгушин).
От Ибсена взят мотив расплаты семьи, взрослых детей за проступки отца, от Стриндберга — фантасмагоричная игра с материализацией призраков умерших, мотивы вампиризма, а также всеобщего взаимного обмана и греховности.
Согласно ремаркам автора, все персонажи с первой сцены сами напоминают призраков. Действие начинается в гостиной, совмещенной со столовой. Постановщики (сценограф Дмитрий Разумов) обозначили это обстоятельство места очень длинным столом, уставленным напитками, по-видимому, предназначенными для некоего застолья, которого, однако, не происходит («ружье» не стреляет), хотя по ходу действия предусмотрена и помолвка с последующей женитьбой, и смерть матери, обозначающая возможность проведения поминок. В отличие от пьесы, где первой на сцене появляется главная героиня, спектакль начинается монологами ее сына Леона, который, собственно, и является протагонистом. Он вампир, правда в иносказательном смысле: живет за счет матери, которая занимается вязанием, чтобы он мог учиться, распространить и воплотить свои идеи — довольно путаную мешанину обрывков мыслей Ницше и Шпенглера.
Скорее всего, сам автор вложил в уста героя философские тирады в порядке пародирования увлечения «новой драмы» метафизикой. В соответственном духе произносит эти речи и исполнитель роли Леона. Войдя в раж, он поднимается в расположенный амфитеатром зрительный зал и даже как будто пытается вовлечь представителей публики в идеологическую дискуссию — правда, без заметного успеха.
Драматизм образа матери в том, что некогда она допустила мезальянс. Будучи потомком старинного рода баронов Оброкк, фигурирующего даже в Готской книге (список аристократических родов Европы), она вышла замуж за простого плотника, пытавшегося стать певцом, но сделавшегося пиратом в Южной Америке и закончившего жизнь на виселице. Это разрушило ее жизнь, смысл остался в том, чтобы сын реализовал свои идеи. Мамуля не отличается добродетелью: пьет водку и колется морфием. Впрочем, и другие персонажи употребляют наркотики, например кокаин — такое поведение не было редкостью в начале двадцатых годов. В конце концов, мать окончательно губит свое здоровье и сначала теряет зрение, а потом и умирает, не дожив до последнего, третьего действия (на сцене, правда, эта довольно короткая пьеса идет полтора часа без антрактов).
В пьесе отцу Леона принадлежит лишь голос, произносящий реплики, на которые ни мать героя, ни другие персонажи не обращают внимания. В спектакле, однако, он материализован в бодренького призрака (Сергей Ганин) в бравой капитанской фуражке и с большим крылом, правда подбитым — вероятно, намек на сломанную судьбу (художник по костюмам Вадим Андреев).
Женившись на хорошенькой Зосе, или Зофье (Регина Хакимова), герой продолжает жить за чужой счет — уже не матери, а своей богатой любовницы Люцины (Ольга Бондарева), 172 а когда та, узнав о его женитьбе, устраивает скандал, Леон и Зофья находят другие способы заработка: герой становится шпионом, а жена занимается проституцией.
Концовка напоминает пляску смерти — здесь и живые персонажи, включая двух любовников Зофьи, и тело умершей матери (на самом деле это чучело — манекен), и призраки покойников. Здесь же воображаемый директор театра (эта роль, в тексте пьесы изображающая шестидесятилетнего старика, поручена молодой актрисе Дарье Рублевой), по распоряжению которого всех персонажей в конце концов удаляют со сцены. Лучше всего концовку можно было бы описать словами Хармса: «Папа просил передать вам всем, что театр закрывается. Нас всех тошнит!»
Знаковая пьеса Виткация, довольно сложная для восприятия, все же получила достаточно адекватное сценическое воплощение, заставляющее задуматься о смысле и способах существования современного человека.
1 «Современная драматургия», № 3, 2000 г.