Спектакль начинается с вешалки — уже в гардеробе публику принимают санитары, санитары же сопровождают ее в зал. Или — палату? Юрий Лотман символике «дома-антидома» и функции этого мотива в «Мастере и Маргарите» посвятил целую главу в своей книге «Внутри мыслящих миров». А Сергей Женовач «квартирный вопрос» в своем спектакле решил разом, поместив всех персонажей, да и зрителя заодно, в пространство сумасшедшего дома сталинской Москвы.
Этот советский бедлам в сценическом изводе — выгородка из сшитых в единое полотно пододеяльников, в центре которой застекленные балконные двери в палату и ее, палаты, скромное убранство — письменный стол с выдвижными ящиками и продавленная кушетка с больным, спеленатым в смирительную рубашку задолго до третьего звонка. Это поэт Иван Бездомный, и в таком виде, со связанными за спиной руками (привет Павлову-Андреевичу и его «Танго-Квадрату»), он скачет по сцене почти два часа. Потому что — голова болит.
«Голова моя, голова!» — причитает другой насельник дурдома в рубахе с кроваво-запекшимся подолом, записанный как Понтий Пилат (Дмитрий Липинский). В поисках головы мечется конферансье из варьете Жорж Бенгальский (Андрей Самойлов), но вместо нее на сцену выкатывается кочан капусты. А голова Михаила Берлиоза (Сергей Аброскин) возникает средь письменного стола — больше от председателя МАССОЛИТа мы не увидим в спектакле ничего.
Зато трюков, более изощренных, чем игры с капустой, здесь предостаточно. Женовач два года шел к постановке этого романа Булгакова. За это время были отточены до совершенства номера, поставленные известным иллюзионистом Артемом Щукиным. И обкатан до эстрадного блеска ряд самостоятельных этюдов — несмотря на изначально 171 заданный формат желтого дома, эту концепцию на протяжении всего спектакля выдержать не удается. Что, впрочем, не так принципиально — самоопределение жанра как «шизофрения в двух частях» оправдывает себя полностью. И на то, чья это шизофрения, указание здесь вполне однозначное — перед очередной сменой «пространственно-временного континуума» поэт Бездомный получает очередной же укол успокоительного и то ли бредит наяву, то ли проваливается в галлюциногенный сон. В итоге публика видит то, как грезится Ивану Бездомному, что он оказался в спектакле, на который собралась публика и видит то, как… Ну и т. д.
Ивана Бездомного играет Иван Янковский — в спектакле Женовача «Записки покойника» у него роль писателя Максудова со всеми сопутствующими этому начинающему литератору снами и кошмарами. Таким образом, в репертуаре СТИ возникла своеобразная и дилогия по Булгакову, и диалогия между булгаковскими произведениями и персонажами. А ведь еще кто-то из персонажей настойчиво выкрикивает за сценой «Москвошвея! Абырвалг!» — тут все не те, кем кажутся изначально. Вот доблестные санитары вдруг оборачиваются слугами сатаны, стоит Воланду (Алексей Вертков) появиться на пороге — и он один в спектакле одет «по-граждански», а его свита даже не меняет халатов. Как, впрочем, и линии поведения — порой сложно понять, где они следуют клятве Гиппократа, а где прислуживают дьяволу: вот Гелла (Татьяна Волкова) вместо склянок с физраствором в капельницу вставляет бутылки портвейна. Да и сам мессир, раз уж на то пошло, играет тут еще и в доброго доктора, с авоськой апельсинов заглянувшего в неурочный час к знаменитому пациенту — тут демонстрируется номер «Литературной газеты» с портретом Бездомного на передовице. И в такой веселой кутерьме проходит первая часть спектакля: Воланд проводит сеансы магии с ее разоблачением, невозмутимо восседая над сценой — он ничуть не меняется в лице и не меняет позы, когда из-под него вытаскивают стул. А его «абордажная команда» выуживает из карманов зрителей детали женского туалета и российские рубли, в обмен на которые сулит круглую сумму в валюте — стоит лишь угадать, в каком она из ларцов. Затем хоронит Берлиоза и собирает на бал Маргариту (Евгения Громова).
Собственно Великий бал у сатаны не показан — Воланд на него лишь «улетает» под занавес первого акта, стоя на балконе с Маргаритой. А в начале второго они уже оттуда возвращаются — стало быть, бал проходил в антракте. Можно предположить, что самой публикой он и был отыгран. По крайней мере, буфетчик Андрей Фокич Соков (Андрей Назимов), появившийся в фойе театра, изо всех сил старался, чтобы зрители не скучали, а жевали — бутерброды в СТИ гарантированно первой свежести.
Но сам бал — своеобразная «точка бифуркации» спектакля. После него «Мастер и Маргарита» у Женовача сбавляет резко обороты — цирк уехал, клоуны устали, и действие под треск и отблески догорающей Москвы плавно переходит в неспешную философскую беседу. Обессиленные Маргарита и свита в обгоревших лохмотьях и со стаканами спирта в руках развалились на кушетке. Один Бегемот (Вячеслав Евлантьев) долго, по-кошачьи, что вызывает радость узнавания у публики, утаптывает себе место, размахивая семгой, «героически спасенной» из сожженного «Грибоедова». А Воланд зачитывает с листа сочинение Мастера — рукописи же не горят, эт цетера… Из всех линий романа здесь остается тема писателя и власти. А также награды за содеянное — за осуществление предназначенного судьбой. Но судьба таланта во все времена все так же зависит от случая и художника легче сломать, а Игорь Лизенгевич играет сломленного Мастера, раздавленного человека, чем его понять и уж тем более поддержать. Стоит ли удивляться, что единственное, на что тот может уповать — это сила его воображения. Пусть эта сила оказывается нечистой, а воображение — больным. Для шизофрении такое разделение нормально. Для отражения и духа, и смысла романа — не очень. Так, к примеру, неясно, отчего же страдает Пилат — явно не из-за блаженного Иешуа (Александр Суворов). Но Сергей Женовач, считая, что это цельное художественное произведение все же не завершено (Булгаков не оставил окончательной версии), не задавался и целью его иллюстрировать. Но пытался найти интересный сценический ход, соответствующий уже духу его Студии. И это эффектный ход — вход в психушку. Где многое Бездомный так и не досмотрел — не все ж уколы одинаково галлюциногенны.