В последние годы пьесы Бертольта Брехта востребованы на московской сцене, и это неудивительно. Если в советскую эпоху даже лучшие постановки творений писателя большей частью отражали общечеловеческие ценности и носили явно выраженный притчевый характер (как «Добрый человек из Сезуана» у Ю. Любимова или «Кавказский меловой круг» в режиссуре Р. Стуруа), то сегодня, с появлением в нашей стране капиталистических отношений, с экономическими катаклизмами, военными конфликтами на планете (в том числе и между последователями различных религиозных течений, как в Тридцатилетней войне в Европе XVII века), увеличивающимся разрывом между богатыми и бедными, содержание пьес Б. Брехта во многом соотносится с жизнью людей во всем мире.
Как уже отмечал ряд критиков, зачастую мировоззрение режиссеров, ни в коей мере не испытывающих недовольства буржуазным укладом и тем более не являющихся идеологическими противниками капитализма, идет вразрез с революционными идеями брехтовских произведений, и в результате спектакли, сохраняя драматургические достоинства в части композиции, построения характеров, теряют в остроте, глубине драматизма.
Не стал исключением и спектакль Кирилла Вытоптова «Мамаша Кураж», поставленный в «Мастерской Петра Фоменко» в рамках проекта для молодых режиссеров «Пробы и ошибки». Для главной героини Анны Фирлинг (Полина Кутепова) война — не способ существования или выживания, а скорее возможность нажиться, разбогатеть, выбиться из низов. Поначалу ее жизнь не предстает как непрерывная изнурительная борьба за существование. Она не колесит в фургоне по дорогам Германии XVII века — нет, у нее маленькое кафе, с магазином-складом в подсобке за стеклянной ширмой, с большими встроенными шкафами в стенах, откуда порой вываливаются гигантские «оккупантские» баулы (сценография и костюмы Нины Абдрашитовой). Одетая в яркую одежду и красное кожаное пальто, она напоминает наших «челночниц» эпохи «лихих девяностых», когда бесчисленные замученные бедностью, безысходностью учительницы, библиотекарши и медсестры открыли для себя новые возможности и, торгуя привезенным на собственных горбах заморским ширпотребом и мелочевкой, встали на ноги, даже открыли собственные лавочки и забегаловки. Приближены к современным реалиям и некоторые другие персонажи и детали: так, старший сын героини Эйлиф (Дмитрий Рудков) в тренировочном костюме напоминает гопника, дочь — немая Катрин (Ирина Горбачева) изъясняется на языке жестов, младший сын — полковой кассир Швейцеркас (Николай Орловский) вместо шкатулки с деньгами носит с собой, а потом прячет пластиковую банковскую карточку. Постановщики играют и другими деталями: так, сцена награждения Эйлифа, ограбившего и убившего крестьян на территории противника на войне, показана по телевизору. В последних сценах разоренная и потерявшая детей Кураж — в потрепанной шубейке вместо ярко-красного пальто, в ее руках — деревянные счеты. По-видимому, зритель должен догадаться, что затянувшаяся война привела к разрухе, холодам, к использованию архаичных кустарных инструментов вместо достижений электронной цивилизации.
К сожалению, некоторые детали кажутся или случайными, или такими находками, что первыми приходят на ум; а есть и такие, которые скорее относятся к эстетике капустника, чем брехтовского спектакля, как, например, разноцветные шарфы футбольных болельщиков как отличительные признаки сторонников различных религиозных течений (похоже, «фанаты» ассоциируются здесь с религиозным фанатизмом). Вместе с существенным сокращением афористичных монологов-рассуждений мамаши Кураж и Полкового священника (Владимир Топцов) это приводит к тому, что образы войны в спектакле представляют скорее не войну, а игру в войну.
В спектакль привнесены комические и мелодраматические нотки: роль Повара (Амбарцум Кабанян) расцвечена кавказским акцентом (в пьесе Б. Брехта этот персонаж тоже не титульной национальности — голландец), образ Катрин дополнен сценическим воплощением ее снов с мечтами о счастье, о материнстве. Исполнители этих ролей довольно умело вжились в образы, однако если вспомнить, как один из первых исполнителей роли Повара легендарный Эрнст Буш на сцене профессионально чистил картошку и морковь, то представляется, что современным актерам есть над чем поработать для большей убедительности и глубины. Пока же герои, особенно Эйлиф и сама мамаша Кураж, в спектакле К. Вытоптова не вызывают особой симпатии и сопереживания, выглядят скорее как участники непритязательных телевизионных ток-шоу. Снижению драматизма постановки в немалой степени способствовал вышеупомянутый отказ от пресловутого фургона, который подобно лямке бурлака, как правило, тянула в спектаклях классическая мамаша Кураж вместе со своими детьми и спутниками. Здесь героиня не бредет мучительно по дорогам войны, а лишь пользуется тем, что война почти никогда не кончается и возвращается к ней; в недолгие периоды перемирия маркитантка-рестораторша рискует разориться, чем, собственно, дело и заканчивается в этой постановке.
Спектакль в определенной степени передает замысел драматурга, его идеи о том, что важно не то, чтобы герой изменился после событий пьесы, а то, чтобы зритель изменился (по крайней мере, в этом спектакле ни поведение, ни убеждения мамаши Кураж в самом деле не меняются), и о том, что война — это продолжение коммерции (коммерция занимает важное место в постановке).
С другой стороны, некоторые зрители отмечают силу материнского начала в героине П. Кутеповой, и это уже противоречит тому, что Б. Брехт хотел заложить в это произведение. Он возражал против воплощения пьесы как «трагедии Ниобеи» (мифологической матери, потерявшей всех своих детей).
На наш взгляд, спектакль молодого режиссера полностью оправдывает свою принадлежность к «Пробам и ошибкам» и, можно надеяться, внесет вклад в наметившийся тектонический сдвиг в эстетике творчества «Мастерской Петра Фоменко» в сторону жестких и острых художественных высказываний.