Эта небольшая по объему книга об актрисе, режиссере и выдающемся театральном педагоге «Щуки», знаменитого Театрального училища (ныне института) имени Бориса Щукина, Марианне Рубеновне Тер-Захаровой (1925 – 1999). В январе 2015 года состоялся юбилейный вечер, посвященный ее 90-летию, на который съехались едва ли не все ученики Марианны Рубеновны со всех концов страны. Ее не просто помнят благодарные ученики, но они продолжают мысленно с ней общаться, и это не сеансы общения с потусторонним миром, но примеривание на себя ее опыта, этики, эстетических принципов.
Любимый ученик М. Тер-Захаровой Валерий Фокин (что она открыто признавала), ныне художественный руководитель Александринского театра в Петербурге, точно сформулировал «зерно» ее педагогики: «Дар штучно вести студента и развивать в нем качество служения, а не просто любить свою работу — это редкий дар для педагога, а она им обладала в полную меру» (с. 11). Это необыкновенное в наше время качество свойственно всем без исключения выпускникам мастерской Марианны Рубеновны. Она была ученицей М. О. Кнебель и Б. Е. Захавы. Последний пригласил ее преподавать на свою кафедру. М. Р. Тер-Захарова унаследовала принципы педагогики своих учителей, в частности ту редкостную черту, которую М. О. Кнебель называет поэзией педагогики, что, возможно, в студенческие годы ее ученики ощущали на уровне подсознания. Какие замечательные отрывки из дневников Е. Бондаренко (Воскресенского) и И. Луковской помещены в книге! Как точно все подмечено! Действительно, речь Марианны Рубеновны была предназначена для узкого круга: «Ходите все — ноги вялые. И голос не тот. Голос не должен упираться в потолок. <…> Паузы — это не пустота, это наполненная действием вещь. “Зерно риса”. <…> Запомните — ощущение себя в пространстве. Ощущение воздуха по отношению к партнеру. Чувство выразительности… Жесты — от образа. От времени, от стиля, от национальности. Жест — суть образа. В отсутствии жеста — есть жест. Сейчас культура внешней актерской техники потеряна. Необходим праздник отточенности голоса, жестов» (с. 30, 31). Это «птичий» язык, специфический, театральный, но удивительно понятный.
Такая выразительность речи присуща выпускнику Удмуртской студии 1984 года Леониду Гусеву: «Марианна Рубеновна врезалась в жизнь нашей студии на третьем курсе, став ее художественным руководителем» (с. 32). Энергичный действенный глагол как нельзя более характеризует этого замечательного педагога, ибо Марианна Рубеновна «врезалась» в личную и профессиональную жизнь каждого студента. Об этом говорили буквально все.
Декан режиссерского факультета Вячеслав Терещенко обобщил: «Она обладала магическим даром создавать проекцию твоей судьбы» (с. 41). Замечательная Нина Усатова, ставшая ленинградкой, затем петербурженкой, свое эмоциональное выступление назвала «Марианна Рубеновна в моей жизни». Многие могли бы это сказать.
Благодаря учеников Марианны Борисовны за память, ее дочь Елена выразила общее мнение: «Она вас любила, спасала, рожала с вами, писала в генштаб, спасая от армии» (с. 36).
Открывая вечер памяти Марианны Рубеновны, заведующий кафедрой режиссуры М. Б. Борисов дал камертон, предложив сравнить заседания кафедры с советом Маугли, отведя роль Багиры Марианне Рубеновне, и «все понимали: говорит Царица».
Неформальные выступления, диалоги, спонтанно возникающие по ходу вечера, запечатленные в книге, определили ее жанр — живое слово и дневниковые записи. Книга получилась теплой, праздничной и радостной.
Добавлю и я впечатления от своего короткого общения с этой удивительной женщиной. Мне довелось провести рядом с ней день на одном из студенческих показов. Это было в 1972 году. В памяти осталась атмосфера творчества, доброжелательности, культуры, исходившая от этой прекрасной женщины с красивыми руками с длинными нервными пальцами. Мне было поручено написать об этом показе, я предложила заметку одному изданию, однако оно, не будучи театральным, нашло материал слишком специфическим и не поместило его в свой популярный, раскупаемый как горячие пирожки, журнал. И все же память говорит, как заметил Владимир Набоков.