Что нас удерживает друг подле друга и не дает разбежаться кто куда? Привычное давление внешних непреодолимых обстоятельств? Или сердца и души связывает незримая внутренняя «химия»? И тогда, даже если разорваны внешние путы, мы радостно и жертвенно остаемся вместе в самых жутких ситуациях? Об этом спектакль Сергея Овинова.
В пьесе1 Валерия Шергина выстроен мир некой антиутопии. Антитеза знаменитому польскому фильму «Новые амазонки» — там был мир будущего как мир одних женщин. В «Концлагеристах» женщин нет. Хотя они «где-то там» подразумеваются как необходимая часть поощрений и соблазна. Для лучшего управления некоторым числом мужчин, затиснутых в закрытый и отрезанный от прочих земель, стран и территорий мирок, пирамидально-иерархичный, абсолютно тоталитарный, почти концлагерь. Здесь предписывают, кому с кем жить, кто кому муж или жена, дочь или сын, друг… ну и так далее. Это уже, конечно, привет Оруэллу и всем его эпигонам.
Те, кто берется показывать в читках или ставить эту пьесу, как раз и занимаются «разоблачением тоталитаризма». Для них эта пьеса — еще одна метафора, сгущенный до предела на нашем родном, национально-посконном материале образ нашего прошлого, которое нам все еще грозит проползанием в наше настоящее: и в образ правления, и в наши души.
Но Шергин написал не только об этом. Может, основная внутренняя задача и была именно такая, социально-разоблачительная. Но этот молодой (все еще) человек достаточно мастеровит как драматург и весьма чуток, он умеет слышать, как трепещут души человеческие в самых неожиданных перипетиях, и этот трепет настоящих теплых чувств Шергин способен передать в своих произведениях.
В «Концлагеристах», уходя все дальше от первичного посыла, автор рассказывает о том, как вопреки самому жестокому, предписывающему всё и вся и мерзко карающему за любое отклонение и непослушание террору «управленцев» в людях пробуждается нежное, доверительное отношение друг к другу, способность понять и услышать, умение быть терпимым и жертвенным…
Прежде всего именно это — нежность любящих и понимающих сердец — увидел и захотел раскрыть в спектакле постановщик Сергей Овинов, опытнейший ведущий актер челябинского театра «Манекен». И в таком случае и юмор, свойственный письму Шергина, воспринимается постановщиком не как язвящий злой сарказм, а как ирония, суровая к слабостям персонажей, но и уважительная к ним. Ибо далеко не все в воле самого человека! Особенно когда мир окружающий столь примитивен и жесток… Но людское сердце пытается обрести волю — хотя бы в глубине себя самого. И помочь в этом другим. И потому ирония для Шергина, как и для постановщика Овинова, — еще один путь к пониманию характеров и поступков персонажей.
Потому и назван спектакль «Как люблю я вас…». А в подзаголовке на афише и в программке обозначен как «страшная добрая история». И строит действо Овинов как спектакль в спектакле, театр в театре. Он сам выходит в роли ведущего — старшего клоуна: натурально, в клоунском прикиде, с пумпочкой — красным шариком на носу. Хотя в программке этот персонаж обозначен так: «Режиссер (демиург)». И помогают ему четыре клоунессы, вместе с ним разыгрывающие абсурдистский, но очень похожий на реальность цирк на сцене. Хотя, опять же, клоунессы обозначены в программке как «парки (мойры)».
И где же все это происходит? Художник-постановщик Сергей Александров создал впечатляющую сценографию: он придумал конструкции-клетки из металлических реек. Это подвижные, изменяемые декорации, огромные передвижные кубы, в которых можно бегать и жить и на которые можно влезать. Но и важнейшая часть костюмов действующих лиц — такие же реечные металлические кубы и параллелепипеды, только маленькие, в рост персонажей. Емкий и точный символ зарегламентированного приказами начальников зашоренного мира, в котором живут персонажи. Но в нем можно жить. Хореограф Максим Новиков и постановщик Овинов помогают актерам освоить эту решетчатую одежку, в которой персонаж как бы все время в заключении. Не в каземате, не в камере — но все равно не на свободе. И актеры очень легко, осмысленно, органично обживают и эти конструкции, и свою «одежду-решетку». Твоя неволя всегда с тобой. И только когда главный герой Федот, осуществив побег, сумел вывести «семью» и ее друзей на нейтральную территорию, одежды-решетки спадают с персонажей. Хотя некоторые, даже освободившись от решеток, остаются несвободными и рвутся обратно, в привычный мир «концлагеря», где обеспечено все и не нужно думать о заботах завтрашнего дня. Решетки и путы прорастают в душу тех, кто слаб. Или неспособен вынести полет собственной воли и свободы…
Безусловно, главный герой этого спектакля, истинная движущая сила всех событий — удостоенный ордена «за скромность и верность», уважаемый и обласканный начальством, но внутренний оппозиционер, глава большой семьи Федот, отлично сыгранный Иваном Коротышевым (в том составе, который видел я). Сдержанный, напористый, внутренне взрывной, полный скрытой силы, чуткий ко лжи и несправедливости. Суровый, но умеющий быть нежным и терпимым. Среди лучших сцен в спектакле — диалоги Федота и его «назначенной жены» Педроса (тонко и точно сыгранного Алексеем Чумаком). Они написаны хорошо и точно автором и полноценно раскрыты и воплощены режиссером и актерами. Ироничное и проникновенное, сдержанное, на нюансах, осторожное и бережное движение любящих, дружеских душ друг к другу. Поиск доверия. Обретение его, а с ним и нежности, и жертвенности.
Можно было бы много добрых слов сказать и в адрес других артистов, хотя не все вровень друг с другом. Но главное достигнуто — это сложенный и слаженный ансамбль, дружно выводящий непростую полифоническую мелодию этого спектакля. Двойная игра — существование сразу в двух мирах: в истории сочинения действа клоуном-Демиургом, шпыняющим и цукающим своих помощниц, клоунесс-Мойр, и внутри сюжета этого действа — создает массу многосмысленных и неоднозначных оттенков. Федот, спасая от преследования тех, кто уходит на волю, возвращается в «концлагерь». Жертвенность? Но он намерен занять самое высшее положение, потеснив даже начальника. И вместе с выгодами обрести возможность общения (а то и чего-то похожего на любовь) с настоящей женщиной. И — почти что главный бонус начальствования — возможность отомстить предателю. Обычно этот финал играют более-менее однозначно. Скорее, как вынужденную катастрофу Федота.
Здесь, в постановке Овинова, все сложнее. Здесь финальная сцена — скорее, победа, почти триумф Федота, поднявшегося над обстоятельствами и подчинившего их себе. Да, схватив бензопилу, инструмент кары предателя, Федот выглядит даже более жестоким, чем начальник лагеря. Хорошо ли это — так однозначно отдаваться низменному и грубому чувству мести?! Но в этой постановке такой финал режиссером и актером подан как апофеоз внутреннего освобождения души от внешних обстоятельств. Они принимаются как данность, учитываются как первопричина… Но истинные чувства героя вне этих обстоятельств.
И самое главное: режиссер четко обозначил нюансы не рассудочного, а чувственного сопереживания персонажам. Вопреки правилам и догмам, «справедливым обычаям» и прочим законодательным декларациям об этике и морали, мы сердцем принимаем стороны того или иного персонажа. Потому что он нам полюбился. Потому и прав. Потому мы ему и верим. Этого достиг постановщик Сергей Овинов со своими артистами в своем спектакле.
1 «Современная драматургия», № 4, 2012 г.