Анджей Бубень, поляк из Питера, поставил пьесу, ставшую реакцией ее автора на события 1968 года, когда в Польше начались общественные волнения, студенческие выступления, аресты. Вокруг Национальной библиотеки стояли танки… Тогда и родился знаменитый спектакль Ежи Яроцкого. Кстати, в Польше эта пьеса не забыта по сей день: не так давно были постановки во Вроцлаве, Кракове, Жешове.
Тадеуша Ружевича, одного из крупнейших драматургов нашего времени, хорошо знают в Европе и почти не знают у нас. Пьесы главных польских абсурдистов В. Гомбровича, С. Виткевича и Т. Ружевича в России почти не ставились, за исключением «Ивонны, принцессы Бургундской» Гомбровича1, которая шла в нескольких театрах страны. Из примерно пятнадцати пьес Ружевича в России была поставлена первая — «Картотека» и еще «Непорочный марьяж»2. И вот спустя полвека после написания дошла очередь до его абсурдистской драмы «Stara kobieta wysiadujec», что дословно переводится довольно невкусно: «Старая женщина высиживает»3. Три года назад ее поставил в Петербурге, в Александринском театре, Николай Рощин. Спектакль «Современника» называется коротко: «Дама».
Эту Даму — существо нереальное, почти мифическое — с бешеным темпераментом играет Марина Неелова. Играет с той бесшабашностью, безоглядной смелостью и юмором, которые поражали в ее Акакии Акакиевиче («Шинель» в постановке Валерия Фокина). Только персонажи эти диаметрально противоположны.
Начало спектакля буквально ошеломляет. Перед нами нечто похожее на зал ожидания или ресторан. Какие-то стильные девицы демонстрируют свои длинные ноги, танцуя сами с собой. Но ошеломляют не они, а странное существо, сидящее на авансцене. Что это? Кто это? Оно состоит из каких-то тряпочек, оборочек, перьев, которые сердито срывает с себя и бросает на пол. И что-то все время требует у юноши-официанта. Сахару, например. Он высыпает ей в чашку полную сахарницу, а она требует: еще! еще! мало! Узнаваемый голос актрисы подсказывает: это Неелова. Постепенно она освобождается от части своих лохмотьев, вырисовывается нечто человеческое. Старушенция — вреднющая, ядовитая, просто Баба-Яга из сказки.
Программка объясняет: танцорки — не просто девицы в кафе, а мойры — древнегреческие богини судьбы. Прямых предсказаний они не дают, но напряжение накапливается. Старушенция пристает к симпатичному официанту (Шамиль Хаматов), он проявляет ангельское терпение. Действие почти не развивается, ничего не происходит, кроме потока слов, извергаемых старухой. Она вдохновенно и поэтично говорит о любви, требует, чтобы юный официант ласкал ее, ведь все в мире создано для любви. Она ощущает себя женщиной, хочет рожать — это как заклинание.
У Ружевича всегда главное не действие, а слово. И то, что между слов. И все его пьесы — отклик на то, что происходит вокруг.
Интерес к этой пьесе — лакмусовая бумажка состояния общества. Анджей Бубень и художник Анита Боярска погружают нас в страшный мир хаоса и предчувствий конца. Мир Женщины в ряду мертвых мужчин. Второе действие отличается от первого: тема острой потребности в любви сменяется темой разрушения и смерти. Дама уже выглядит иначе: белое платье Вечной Невесты, русая коса, на голове венок. Но не стать ей Женой, ибо мир болен войной, загажен мухами. Чистой воды и то нет. Юноша-официант, забритый в армейский строй, дезертирует, не выдержав ужаса всеобщей бойни. Дама укачивает его на коленях, как свое дитя…
Посыл абсурдистской пьесы понятен и довольно болезнен. Жажда любви, вихрь, раскрученный Дамой в первом акте, во втором оборачиваются приговором миру. Мир стал непригоден для жизни — загрязнен, заплеван, агрессивен.
У Ружевича-поэта (известного у нас больше, чем Ружевич-драматург) в поэме «Беспрестанное опускание» есть такие строки:
«Прежде
очень очень давно
существовало солидное дно
куда мог скатиться
каждый…
оттуда можно было
воздевать руки взывать “из бездны”
сейчас эти жесты
не имеют большого значения
в современном мире
дно как таковое упразднено».
Трудно сказать точнее.
1 «Современная драматургия», № 1, 1996 г.
2 Там же. № 1, 1993 г.
3 Там же. № 1, 2005 г.