Думаю, что Николай Васильевич перевернулся в гробу, когда узнал (им там все, говорят, известно), что в «ШСП» решили, будоража затертый образ Башмачкина, ставить «Шинель»: «Куда вас птица-тройка-то несет, вам не “Шинель” ставить, а “Шанель”, на что вам мой Акакий сдался?!»
От частого употребления в кино и театре, в литературе этот «маленький человек» превратился в некое чудовище, которым можно уже и детей, и взрослых, включая власть имущих, пугать с одинаковым успехом — кто только про него не ставил! И чего и кого мы только не видели в интерпретациях «Шинели» — от Ролана Быкова и Юрия Норштейна до Валерия Фокина и Марины Нееловой, от кукольных спектаклей до телевизионных? А художники?! Они же разрисовали Башмачкина, как звезду экрана, как Шварценеггера и Монро вместе взятых! И все же Иосиф Райхельгауз и Вадим Жук (он дописывал Гоголя) решили тряхнуть, встряхнуть и дерзновенно отметился — музыкально, по-новогоднему, чтобы никого не отягощать страданиями: Башмачкин умер — какая радость, мужик (хотя какой он мужик) отмучился!
Для тех, кто забыл, не помнит или сдавал ЕГЭ с тремя вариантами ответов («Башмачкин — вид тараканов в Африке; итальянская фирма по индивидуальному пошиву обуви; персонаж повести Н. В. Гоголя “Шинель”»), из зала на сцену выведена «хамка»: она опоздала на спектакль, а ее место занято. Этой «женщине из народа» время от времени и объясняют, что департамент — это офис, шинель — пальто, а сто рублей за нее — это четверть годового дохода мелкого чиновника. Что, конечно, ужасно и тогда, и теперь — цена! Во всем остальном на сцене господствует музыка, потому что «Шинель / пальто» по замыслу и воплощению музыкальный спектакль с живой джазовой музыкой, попыткой искрометных танцев и пением. За музыкальную часть отвечает замечательный Дмитрий Хоронько — редкий гость столицы, питерский артист и музыкант, увы, в Москве не так хорошо известный. Своей неуклюжестью, обликом он удивительно напоминает нам самого Акакия Акакиевича, которого мы привыкли представлять слабым, забитым, лысоватым; он, как и Альберт Филозов, которому посвящается этот спектакль, чем-то похож на устоявшийся в сознании образ гоголевского героя.
Иосиф Райхельгауз решил сварить театральный «суп» из этих милых и беспроигрышных ингредиентов, чтобы не грузить зрителя «маленьким человеком» и драматургией, за ним стоящей. Его Башмачкин — без слез, как детский шампунь. Маленький человек под новый 2017 год, им можно угощать, как вкусной и здоровой пищей. И если задуматься, что уж нам, русским, горевать над судьбой маленьких и забытых, неодетых, живущих от жалованья до жалованья — у нас, можно сказать, и других-то не было: как вышли из гоголевской шинели, так и пошли. По миру или по миру, с протянутой рукой? Это наша вроде как визитная карточка — ходить о своем горе рассказывать. «К черту, — говорит своим действом худрук “Школы современной пьесы”, — пляшем, танцуем, смеемся, иронизируем! Осужденные к смерти над видом казни не заморачиваются: расстрел или электрический стул, приговорили — значит приговорили. На последние и напоследок гуляем!»
Мотивы Максима Дунаевского, голос Дмитрия Хоронько, несколько Башмачкиных и один портной а ля Юдашкин на всех — вот и все! Фантасмагория и свободные ассоциации, а сюжет — как самая свободная рамка для спектакля.
Надо признать, что временная сцена театра маловата для задуманного режиссером: не хватает простора, обычных квадратных метров. Дмитрий Хоронько как выбор театра очень интересен, но и ему тесновато: хочется больше импровизаций, того, чем он блестяще владеет на сцене, выступая в качестве человека-оркестра. Наверное, эта стесненность и угловатость спектакля — преходящее явление, актеры еще не зажили как свободные, раскрепощенные люди, они еще пытаются что-то рассказывать, а рассказывать-то не о чем, все уже сказано, мы все знаем: маленьким людям остается только смеяться над маленькими людьми. То есть над самими собой.
Райхельгауз решил добавить к этому немного тепла, уюта, он как бы сшил шинель / пальто для всех зрителей, пришедших в его театр. Сшил для тепла, света — но и для понта, с насмешкой. В общем, все получилось, хотя местами видны неровная строчка, помятость, наскоро пришитые пуговицы, однако есть надежда, что от показа к показу эти огрехи уйдут и спектакль задышит, зашумит, станет более свободным и легким, как украденная новая шинель Акакия Акакиевича, которую, возможно, донашивали воры, а мы об этом только слышали…