«Быть или не быть?..» Бедный… не Йорик, а Гамлет, который, подобно другому литературному герою, не заслужил света, но на покой точно мог рассчитывать, уже на протяжении четырех столетий этого самого покоя обрести не может. Тень Гамлета-сына не тревожит только ленивый. Самый знаменитый шекспировский персонаж, вечный интернет-мем с черепом в руке, или даже воплощение отнюдь не британского, а российского барда, Владимира Высоцкого — Гамлет все никак не перейдет свое поле, блуждая в замкнутом круге великой трагедии. Но и этого оказывается мало. Гамлета всуе поминают и за пределами шекспировского шедевра. Вспоминается Том Стоппард и его «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Но Стоппардом дело не ограничивается. В прошлом году я оказался на Шекспировском фестивале в городе Боулдере, Колорадо, где помимо шекспировских пьес обнаружил одну незнакомую — комедию американского драматурга Дэвида Довалоса «Виттенберг». Программа шла в фестивальном формате, то есть это была постановка силами местных актеров в глубокой американской провинции. Скажем честно, Америка, далекая от вершин русского психологического театра, отличается удивительным качеством театральной жизни «на местах». Поэтому уровень постановки ожидался — и оказался в действительности замечательным. И пьеса была блестящая — остроумная, неожиданная, динамичная и вместе с тем «разговорная», философская. Довалос придумал остроумный ход. Он догадался присмотреться к истории того самого студенческого городка (кампуса), где учились Гамлет и Горацио. Мы хорошо помним, что это был германский Виттенберг. Чем же знаменит этот город и его университет? Ну, к примеру, тем, что здесь, приблизительно в гамлетовские времена, служили в качестве преподавателей два весьма примечательных человека. Первый — сам знаменитый доктор Мартин Лютер, еретик и реформатор христианской церкви, автор знаменитых Девяноста пяти тезисов, которые были вывешены на дверях церкви в Виттенберге. Второй — ни больше ни меньше, как… доктор Фауст, или Фаустус, герой средневековых легенд, а также бессмертных творений Гете и Марло. Так вот, у Довалоса Лютер и Фауст оказываются наставниками Гамлета-старшекурсника. Фауст преподает философию и старается укрепить в Гамлете остроту и независимость критического мышления. Лютер же, преподаватель теологии, показывает Гамлету глубину христианского мировосприятия.
Довалос дарит нам удивительную и незабываемую фантасмагорию, где сюжет и взаимоотношения персонажей одновременно невероятны и вместе с тем исторически и культурно оправданны. К примеру, автор отправляет Гамлета на каникулы в Польшу. Что он там делает? Разумеется, беседует с Николаем Коперником и узнает о великом открытии и великой тайне — Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Все основные персонажи «Виттенберга» стоят на пороге переломных событий в их жизни. Лютер должен вот-вот закончить и обнародовать «Тезисы». Фаусту предстоит первая встреча с Мефистофелем. Гамлет же вернется в Эльсинор, как только услышит весть о гибели своего отца. Неожиданно Довалос открывает нам новый взгляд на историю принца Гамлета. Мы обнаруживаем, что в шекспировском шедевре прочитывается конфликт философии и теологии, познания и веры. Сам я никогда не воспринимал Гамлета как ходячую нерешительность (ни в полной версии трагедии, ни в так называемом «Первом кварто», которое мне выпала честь переводить1). Принц Гамлет подвижен, гибок, умен и храбр. Он не вдается в рассуждения, когда случайно убивает Полония, которого принял за короля. Гамлет кажется мне балансирующим между двух учителей, двух принципов — приматом человека или Бога, разума или веры, языческих традиций мщения и христианского стоицизма. Дорога Гамлета — не просто жизненное поле, которое следует перейти; это еще и вечный выбор между Фаустом и Лютером.
А помимо Гамлета, Фауста и Лютера в «Виттенберге» участвует еще одна фигура — Вечная женственность, становящаяся то Еленой, возлюбленной Фауста, то официанткой Гретхен, то видением Божией Матери. Любовные сцены пьесы — одни из лучших, особенно та, где свидание Фауста и Елены сопровождает чтение Лютером библейской «Песни Песней». Так Довалос добавил еще один план в философскую и эмоциональную структуру своего опуса. А там, в Боулдере, штат Колорадо, досмотрев комедию и насмеявшись вволю, я немедленно проникся знакомым нетерпением переводчика.
Текст «Виттенберга» представлял собой сложную и соблазнительную задачу для меня. Например, Гамлет там говорит белым стихом. В тексте множество песен, которым следовало найти звучание на русском языке. И — шутки, шутки, многие из которых основаны на игре слов. Я уже начал работать, но остановился на середине — ведь следовало заранее получить разрешение литературного агента Довалоса. А как его найти? На мои звонки и письма по указанному адресу никто не отвечал…
И тогда я рискнул написать самому автору. Отыскал в Интернете его электронную почту и… Дэвид отозвался немедленно. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что мы с ним живем в тридцати минутах езды один от другого. Очень скоро встретились и долго обсуждали работу над русским текстом пьесы. Довалос помог безмерно: отработал те самые «непереводимые» отрывки, где драматургия строится на игре слов. Читатели могут обнаружить в переводе следы нашей совместной работы — например, добавленную специально для русского варианта ссылку на «Войну и мир».
Как я узнал, Дэвид — выпускник университетов Техаса и Огайо. В течение пятнадцати лет работал как актер, режиссер и писатель в Нью-Йорке. «Виттенберг» получил премию Барримора за выдающуюся новую пьесу и драматургическую премию Стависа Национальной театральной конференции. Несколько лет назад эту замечательную комедию, полную неуемного стоппардовского духа, смогли увидеть и в Лондоне, и отзывы были весьма и весьма позитивными. Пьеса также ставилась в Канаде и Австралии, а в немецком переводе она была представлена в Берлине, Гамбурге и Инсбруке. Теперь мы с Дэвидом ждем первой постановки в России — я уверен, что Гамлет, Лютер и Фауст должны встретиться на русской сцене. Это поможет нам лучше понять Шекспира и, кто знает, может быть, самих себя на перепутьях нашей не менее сложной, насыщенной и противоречивой эпохи.
1 См.: «Современная драматургия», № 3, 2015 г.