Молодой питерский режиссер Миша Лебедев (именно так он представляется официально), поставивший в Самаре этот спектакль, — один из недавних выпускников режиссерского курса Вениамина Фильштинского. Интересного курса, давно заявившего о себе: спектакли Андрея Гончарова и Ярослава Рахманина привозили на “Артмиграцию”, “Снег любви” Николая Русского участвовал в офф-программе “Золотой маски”.
Имена молодых режиссеров знают и в Самаре — вместе с Мишей Лебедевым его однокурсники работали в лаборатории “Молодая режиссура” театра “СамАрт” в 2016-м, а Мария Селедец ставила в Самарском театре драмы “Жанну” Ярославы Пулинович. Та лаборатория “Молодая режиссура” была очень смелой по материалу и уровню разговора с детьми. Спектакли показывали старшеклассникам буквально “у школьной доски” — в классах. Без скидок на возраст эскизы по “Холодной осени” Бунина, “Мише и Ване” Салтыкова-Щедрина и “Сереже” Чехова говорили с подростками о любви и смерти, жестокости и необратимости жизни. “Гробовщик” Миши Лебедева совершенно по-пушкински “мерцал” между явью и сном. Здесь не то чтобы утверждали, что Адриану Прохорову действительно случилось повстречаться с клиентами-мертвецами, но играли хоррор почти всерьез. Спектакль по повести Рощина “Роковая ошибка” тоже пришелся бы впору подросткам: когда же и разговаривать о конфликтах с родителями, первой безответной любви и тотальном одиночестве как не в этом возрасте. Но прямому обращению к тинейджерам в этом случае мешает российское законодательство, в соответствии с которым возрастное ограничение спектакля 16+. Остается надеяться, что школьники ходят в театр не только классами, но и с родителями, которым закон позволяет самим нести ответственность за подросших детей.
В фильме Никиты Хубова, снятом почти одновременно с выходом повести, в 1988 году (пьеса “Вся надежда (Роковая ошибка)” появилась раньше, в 1986-м), много примет времени: война в Афганистане, раненые, прически и одежда 1980-х, дефицит... В Самарском (тогда Куйбышевском) театре драмы в 1987-м тоже вышла “Роковая ошибка” — спектакль поставил Рафаил Рахлин. В том спектакле звучал модный “Вальс-бостон” Александра Розенбаума, девчонки выглядели панками, приставали к зрителям еще в фойе, а в начале спектакля с криками врывались в зал через все двери (рассказывают, что однажды на гастролях даже вызвали милицию).
Миша Лебедев в своем спектакле стремится избежать уточнений: ни время, ни место действия не определено. Хотя время все равно выдает себя: девчонки катаются на самокатах и скейтах, Бухара разговаривает “на рэпе”, да и весь спектакль выдержан в актуальном стрит-стайле (и даже жанр в программке обозначен как “уличная драма”). Теперь старшеклассницы одеты в толстовки, кроссовки, джинсы и гетры, подземные переходы (а больше всего декорация петербургского художника Натальи Черновой похожа на смесь перехода и скейт-парка) подсвечены неоновым светом, спортивные снаряды тоже обновились. А подростковый кризис так и остается одним из самых тяжелых в жизни.
В центре “Роковой ошибки” — девушка Надя пятнадцати лет (Виолетта Шулакова / Екатерина Соловьева), дворовая оторва, приемная дочь работницы хлебозавода Клавдии Михайловны (Елена Ивашечкина / Валентина Смыкова), родная дочь (бывшей) жены капитана дальнего плавания Шуры (Алина Евневич / Екатерина Рузина / Влада Филиппова). Над неродной Надя издевается, как это умеют только конфликтующие с авторитетами подростки (случай осложняется тем, что Надя всегда может крикнуть “мамке Клавде”: “Да какая ты мне мать!”). Родная раз в год прилетает из Владивостока с заграничными шмотками в подарок. По ходу сюжета Надя оказывается фактически в ситуации выбора между двумя матерями. Плюс безответная влюбленность во взрослого мужчину. Плюс подруги (Джамиля Билялова, Ольга Жукова / Алена Шевцова, Евгения Ермакова / Анастасия Ермилина), каждая по-своему переживающие тот же кризис роста.
В спектакле Миши Лебедева сделана ставка на пластику. Девочки, как только остаются одни, катаются на чем-нибудь, перепрыгивают через препятствия, двигаются в ритме стрит-данса (потребовались даже тренер по катанию на самокате Артем Тимонин и тренер по акробатике Евгений Ильичев). Кроме того, у действия существует как будто дополнительное измерение. Время от времени, чаще всего в напряженной ситуации (Надя читает телеграмму от матери, Тоня видит в своей спальне полураздетую Надю и т.д.), герои как будто выпадают из материальной реальности, включается особая музыка — и человека корежит, или он мелко дрожит половиной тела, или медленно сползает по стене, или движения актеров вдруг становятся замедленными и дробными. Самарского хореографа Павла Самохвалова можно считать полноправным соавтором спектакля — именно пластические сцены выводят сюжет из бытовой плоскости в бытийную, делают мелодраму экзистенциальной драмой.
Пластика, судя по самарским работам, вообще важная составляющая в режиссуре Миши Лебедева: кто видел самартовского “Гробовщика”, никогда не забудет, как “текла” по полу жутковатая река мертвецов. В “Роковой ошибке” пластична даже мебель: в условной комнате с ковром (пространство открывается, как ниша в стене, и обозначает все интерьеры разом) для каждой сцены по-новому переставляют стулья: то их несколько в ряд, то пара друг напротив друга, то лицом к зрителям... Что уж говорить о таких драматичных эпизодах, как изнасилование Лены, решенное через монотонный повтор одного и того же набора движений: она пытается вырваться, он грубо переставляет ее, разворачивает, кидает, она пытается вырваться — все повторяется снова и снова.
Монотонность — важная характеристика действия. Режиссер пытается немного “приглушить” актеров, задать им сдержанное, без лишних эмоций существование. Правда, время от времени сдается на милость мелодраматической стихии (например, зашкаливающе умилительной вышла сцена с укладыванием ребенка (Варвара Байбикова / Кира Парамонова). При этом в спектакле совсем нет нравоучительных интонаций, сквозящих в тексте Рощина и фильме. Никакого ворчания про “ох уж эту молодежь”, да и было бы странно ждать его от молодого режиссера и еще более юных актрис. Есть даже любование этими оторвами и некоторая бравада, в которой артистки порой чуть переусердствуют с криками и суетой.
В финале спектакля Надя не умирает, как во многих версиях, и впервые за два часа обнимается с приемной матерью. Самарская “Роковая ошибка” получилась про обретение настоящего. Про ад, через который нужно пройти растущему человеку, чтобы научиться чувствовать чужую боль и выносить свою.
Работа Миши Лебедева — важный для развития Самарского театра драмы спектакль. Он выпадает из общего ряда “жизнеподобного” репертуара, представляет зрителю непривычную форму. И может быть, как раз это сочетание нового языка с привычной для постоянной публики мелодраматической упаковкой и есть самый правильный коктейль. Кстати, с этого сезона Миша Лебедев принят в штат Cамарского театра.